Гата про себя усмехнулась — такого же в свою сторону она не дождалась еще час назад, зато теперь явление этого автобуса выглядело судьбоносным.

— Пойдем, — сказала она, утягивая мальчишку за воротник, — пару остановок проедем. Провожу тебя. И не спорь.

— А обратно вы как? — пробормотал он. — Поздно же.

— Обратно мне и на такси хватит, если что, — улыбнулась Гата.

«Семерка» услужливо открыла перед ними светлые двери салона. Женщина-кондуктор с усталым среднеазиатским лицом неприветливо глянула со своего места на двух пассажиров, вошедших в передние двери. Потом поджала губы, неохотно поднялась и пошла, придерживая сумку на животе, брать деньги за проезд.

Гата приложила свой проездной к терминалу, за смущающегося мальчика отдала несколько монет.

3

— А вы серьезно, настоящая живая писательница? — спросил он, едва они вышли на перекрестке из теплого автобуса в прохладную летнюю ночь.

Гата поперхнулась от этой детской непосредственности:

— Настоящая… живая.

Мальчик помолчал, что-то обдумывая, потом указал на ближайшую многоэтажку из темного кирпича и сказал:

— Вот там я живу. Не надо меня дальше вести.

— Боишься, что приятели тебя увидят в моем обществе и начнут дразнить?

Он дернулся и огляделся. Приятелей нигде не было видно.

— Если что, — сказала Гата, — тверди на все их насмешки, что ты под охраной Ночного Дозора. А кто это, пусть сами разбираются.

— Не боюсь, — сказал он. — Я и без вашего Дозора их не боюсь. А вы никакой и не Дозор… Вы пишете ужасы.

— С чего ты решил? — удивилась Гата.

— А вот вы, — голос его стал требовательным, — что вы сами на кладбище ночью делали? Ведь это вы ужасы пишете, я сразу понял! Может, и сказки, но ужасы. А что просто домой шли — так неправда. Вы там… материал собирали! — заявил он уверенно.

«Какой и у кого я его собирала», усмехнулась про себя Гата и подумала, что с ее простым отношением к земле мертвых она вряд ли вообще придет к жанру ужасов и триллеров.

— Дадите почитать? — мальчик сделал к ней шаг.

— Ужасы почитать не дам. Я пишу реалистичную прозу для детей. Вот ее, если хочешь, почитать дам.

Она сказала это просто так, без задней мысли. Но едва только приблизилось острое чувство — вот же! вот же он! лови! хватай! он же и был тебе нужен! — как ее словно за голову опять обхватила чья-то крепкая рука, сдавив череп неприятными пальцами, покрытыми словно не кожей, а коротким колючим мехом.

Гата вздрогнула и, повинуясь и безотчетно повторяя это хватательное движение, взяла мальчика на плечо, сдавила пальцы:

— Тебя как зовут?

— Сережа, — сказал он и горделиво добавил: — В соцсетях меня можно найти по нику «Серый Кот Старк».

— «Серый. Кот. Старк», — повторила Гата, чувствуя как волосы у нее на голове слегка шевелятся, но то ли это легкий ветер их тронул, то ли ей показалось, что сдавившая череп неведомая рука чуть шевелит длинными пальцами. — А почему Кот Старк?

— Все любят котов, — начал Сережа.

— И все любят Старков, — заулыбалась Гата.

Неприятные тиски на голове скользнули по вискам, коснулись лба, потрогали брови.

Кто же ее так ощупывает?!

Она зажмурилась, стараясь и справиться с пугающим чувством, и при этом не напугать мальчика. Потом провела свободной рукой по макушке, поймала загнувшуюся прядку, заправила ее за ухо.

Ничего, конечно же, она не нащупала.

— Ты знаешь, Сережа, — сказала она тихо и осторожно, — ужасы, наверное, были бы тебе гораздо интереснее, и за их счет ты изучил бы со стороны ту опасность, за которой пришел сегодня на кладбище, но… Я пишу про школу, про одного школьника, примерно твоего возраста.

Глаза у мальчишки сверкнули интересом.

— Мне нелегко дается этот рассказ, и… услуга за услугу… Я пришлю тебе свой рассказ, а ты скажешь мне, права ли такая взрослая тетка, как я, насчет школьников и их переживаний.

Он молчал, но выглядел так, словно бы прямо сейчас он растет на сантиметр в минуту — было видно, как его распирает от гордости. Еще бы! Ему помогла знаменитая писательница, а теперь ей самой требуется помощь… помощь эксперта! И только один Серый Кот способен и в состоянии…

— Так что скажешь? Прочитаешь меня? — спросила Гата, останавливая этот самодовольный рост.

Он еще немного помолчал для пущей солидности, потом важно сказал:

— Я не против. Присылайте свой рассказ.

Когда он удалялся к многоэтажке, он даже не озирался, высматривая своих приятелей — так, видно, проникся самоуважением к себе, что перестал бояться обидчиков.

Гата хотела бы улыбнуться и умилиться этому его новому состоянию, но гнетущее чувство сдавленной головы не давало ей расслабиться.