Норильск встретил нас огнями. Для города, в котором полярная ночь, было очень светло, и очень красиво. Вполне московский размах праздничной иллюминации. Встречали нас отцы. Папа сграбастал, стиснул. Игорь с отцом обнялись.

– Милка! Долго же вы! Здоров, Игорь, - отставил меня, пожал тому руку.

– Здравствуйте, Вадим Олегович, - вежливо поздоровалась.

– Здравствуй, Люда. С приездом.

– Холодно тут у вас, - я поежилась.

– Да ты что?
– удивился Игорев отец.
– Тридцати пяти даже нет.

– Хорошо, - согласилась я. В смысле, хорошо, что не пятьдесят, к примеру.

У старших Серебро, Игорь мне давно рассказывал, хорошая трехкомнатная квартира в центре, но вместить всю нашу компанию, восемь взрослых и троих детей, не могла, конечно.

Поэтому мы поехали, как сказал Вадим Олегович, 'на дачу', на озеро. Дача - это два дома, соединенных между собой крытой верандой. В одном, побольше, жили мама с папой с детьми и внуками, в другом - родители Игоря и мы, разумеется. Мне, конечно, скандал устроить - на раз, а смысл? У людей праздник - дети приехали после долгой разлуки. Ирина Георгиевна так плакала, бедная, так сына обнимала. Он стоял, гладил ее по спине, приговаривая:

– Мама, что ты? Не плачь. Все хорошо. Я вернулся. Ну, мам...

Она с трудом успокоилась, погладила его по плечу, отпустила.

– Люда, здравствуй, дочка! Прости, расклеилась совсем, - обняла меня, поцеловала.
– Приехали наконец, погостите. Мы вас ждали, ждали...

Подоспела и Света, кинулась обниматься, тоже заревела. Закрылись на кухне, поплакали, потом Ирина Георгиевна достала графин с настойкой, сказала 'от нервов', и крохотные рюмки. Уселись на кухне, быстренько накрыли стол, пили по глотку, ели - в основном я, плакали, смеялись. Маленькая Мила уснула на узком диване, обложенная подушками, мужчины, вроде, в баню ушли, мальчишки, похватав подарки, умчались звонить друзьям, хвастаться 'настоящими метеоритами', и есть 'космическую еду'. А еще я им заказала форменные комбинезоны отряда космонавтов, точь-в-точь, как наши, и привезла всякие сувениры с атрибутикой - пусть дарят.

– Лютик, - мы сидели, обнимались со Светкой. Успокоившиеся мамы тихо переговаривались.
– Это страшная тайна!

– Рассказывай, - я прижалась крепче.
– Я так люблю страшные тайны!

– Только ты не признавайся, что я проговорилась, - страшным же шепотом сообщила мне сестра.
– Игорь собирается сделать тебе предложение за столом, под бой курантов!

– Откуда ты знаешь?
– опешила я.
– Мы же только-только прилетели! Вы его и не видели толком.

– Так он своим сказал, еще недели две назад, а тетя Ира нам.

– Светик!
– у меня в глазах цветные круги пошли.
– Передай этому гиганту креативной мысли, что если он только попробует, у меня будет судимость за тяжкие телесные!

Полевая почта сработала быстрее электронной. К тому времени, как мы, часам к двум ночи, разошлись спать, Игорь уже имел вид осведомленный и бледный.

– Мила, я перестал тебя понимать. Ты сама заговорила о нашем будущем, а теперь?

Я яростно снимала джинсы, толстовку, стаскивала теплые носки. Достала банный халат, натянула, начала застегивать молнию, никак не попадая в бегунок.

– Мила, что ты молчишь?

– Разговаривать не хочу, неужели не понятно?
– я застегнула все-таки молнию, нашарила тапки.

– Ты ведешь себя, как... как...

– Как больная? Ну так я больная и есть, ты забыл?

– Как незнакомая склочная баба.

Его спасло то, что ночь и родители на первом этаже спят. И тяжелых предметов под рукой не оказалось. А так бы заорала и подралась - или что там склочные бабы делают? Мысленно хлопнула дверью, тихо спустилась по лестнице, пошла в баню узким холодным коридорчиком. Добежала, в раздевалке повесила халат, бросила в корзину белье. Голову мыть завтра буду, а то сушиться до утра придется.

В бане было не жарко, еще бы - топили часов двенадцать назад, да мужики парились, потом детей отмывали, женщины по очереди мылись, я последняя осталась. Посмотрела - ни крючка, не задвижки. Жаль, придет ведь, ... оратор.

Пришел. Я сидела на скамейке и терлась жесткой мочалкой. Сел за спиной, попытался мочалку отнять. Как же! О, кстати, тут же скандалить можно!

– Мила, пожалуйста, давай поговорим, - осторожно обнял, начал целовать плечи, руки, спину.

– Ладно, давай поговорим, - я плюхнула мочалку, спихнула таз на пол, повернулась, шлепнула его по рукам.

– Мила, мы, мужчины, по-другому устроены, наверное. По крайней мере, я. Не понимаю, зачем говорить об очевидных вещах?

– Может быть, эти вещи для меня не очевидны? Я что, похожа на жену, которая пять раз на дню спрашивает: 'Ты меня любишь?'

– Хорошо, я тебя люблю. Так лучше?

– Нет, не лучше, - у меня губы задрожали.
– Зачем? Зачем? Я чувствую себя попрошайкой вокзальной...

– Мила, ты не плачь только, - теперь он испугался.
– Не умею я! Никогда никому не говорил.