На входе меня встретил дежурный.

— Ты чего тут забыл, малец? — спросил он меня строго.

— Мне следователь нужен!

— Тебе? — дежурный, явно, был удивлен. — Шел бы ты домой, а то родителям позвоним.

Осознание того, что меня сейчас выгонят, а что еще хуже — позвонят отцу, придало мне сил.

— Дяденька — полицейский, — взмолился я, — пожалуйста, не надо. Я знаю, кто сегодня квартиру ограбил, знаю, где все украденное, но я боюсь говорить.

— Ты что такое говоришь? Погоди, сейчас позову кое-кого.

Знаешь, Петя... вот до сих пор страшно становится от мысли, что сотрудник мог меня просто прогнать тогда, но он не сделал этого... Видно, после встречи с Верой, там, на небе, все же заметили меня...

Дежурный позвал следователя, меня отвели в кабинет, позвали женщину из отдела по работе с несовершеннолетними, мне даже чаю налили горячего и дали булку... я все рассказал. Все, что знал: как воровал с отцом, как он сбывал награбленное, как бил меня и маму... Следователь, крупный мужчина, меня не перебивал, только с каждым моим словом, все суровей становился.

— Ты понимаешь, что, если ты соврал, тебя накажут? — спросил он строго.

— Да, но я не вру! — крикнул я, боясь, что мне не поверят.

— Мы все проверим, — продолжил он. — Почему ты «сдаешь» нам своего отца?

— А отец ли он мне? — спросил я его. — Я не хочу так больше жить, вы меня лучше в интернат отправьте, только от него заберите!

Следователь посуровел еще больше и ничего мне не сказал... а потом... потом начались сильные перемены в моей жизни: отца взяли дома с частью награбленного. Я при этом присутствовал. Как только он понял, что это я его сдал — набросился на меня. Не знаю, откуда, но в его руках оказалась заточка... она чудом не задела печени, прошла по касательной — теперь у меня на всю жизнь печать предателя и отцеубийцы... Почему? Отец умер в изоляторе — организм не выдержал ломки... Скажешь, что не я его убил, а наркота... Ты прав, но предал его... нарушил Божью заповедь...

После больницы меня сразу перевели в интернат. Казалось, что наступил рай, но не тут-то было: там царили свои правила и свои законы. Первое время там мне приходилось тяжело, но я освоился.

Однажды по интернату прошел слух — приедут американцы, чтобы усыновить кого-нибудь. Что тут началось! Всем хотелось богатых заграничных родителей... и мне хотелось. Многие стремились понравиться: начали хорошо учиться, готовили творческие номера, старались прилично выглядеть...

Они приехали весенним днем: мужчина и женщина, в обычной одежде, на такси, без украшений и дорогого авто — многие ребята сразу потеряли к ним интерес. А я внимательно следил за женщиной, и как только встретился с ней взглядом, сразу понял — хочу, чтобы она стала моей мамой. В ее голубых глазах таилась такая печаль... а еще она мне напомнила твою маму… А она для меня стала символом счастья, добра...

Я сорвал на клумбе незабудки и подарил их американке. Она удивленно приняла эти цветы и... заплакала — выбор пары был очевиден. Спустя определенное время, Валентина Лавина не стало, теперь на свете жил Вэл Ньюман.

Приемные родители дали мне очень многое, но самое главное — они научили меня просто жить. Первое время им приходилось со мной нелегко, но потом все наладилось. Сейчас я очень люблю Питера и Амелию, они мои настоящие родители, живущие в моем сердце...

Но все эти годы в моем сердце живет еще один человек. Та девушка, которая играла в мяч с незнакомым ребенком, кормила его пирожками и не рассказала о краже... Я никогда не забывал о твоей маме, Петь, потому что она для меня добрый ангел. Встреча с ней перевернула мою жизнь кардинально, сделала ее лучше... Вера мне, как бы, дала в долг свое счастье, а теперь я должен ей его вернуть. Она, может, и не помнит своего добра, но тот маленький мальчик его не забыл!

Мужчина должен нести ответственность за свои поступки, идти до конца! Я спасу твою маму, Петя, сегодня же позвоню отцу и договорюсь о лечении. Она не умрет!

Какое-то время на чердаке стоит тишина. Петька больше не сопит злобно, а я... я выговорился. С каждым словом с души не камень падал, а скатывался с грохотом целый валун. Воспоминания прошлого, если они плохие, как гнойные нарывы — и вскрывать больно, и лечить надо. Вот я и полечил, и мне стало легче, намного.

— Вы, правда, поможете маме? — нарушает тишину голос Пети.

— Правда, — отвечаю я.

— А зачем Вы ее целовали? — его вопрос ставит меня в ступор.

И, правда, зачем? Я еще не понимаю, что ответ лежит на поверхности, поэтому лезу вглубь:

— Твоя мама очень красивая... она мне нравится... и я очень хочу быть с ней рядом.

За моей спиной раздается треск. Оборачиваюсь и вижу ту – самую красивую, с огромными заплаканными голубыми глазами...

— Я помню того мальчишку, — шепчет она, и слезы бегут по ее щекам.

Вера слышала мою исповедь...

Как только за Вэлом закрывается дверь, я перестаю плакать. Господи, что я натворила? Внутри меня нарастает паника. Я знаю своего Петьку — он импульсивный и взрывной малый, точно что-нибудь выкинет... но чем я лучше?

То, что Вэл хотел меня поцеловать, было очевидным фактом, вот только и я хотела того же самого... Чувство стыда заставляет щеки пылать... Как я могла так поступить? Знаю этого человека всего ничего, но так ему доверилась. Почему?