Естественно, что батыры в то время представляли первоочередную цель в конфликтах разного уровня. Имеется масса свидетельств о том, как на батыров устраивались покушения. В ход шло все: от ядов до коварных убийств во время молитвы или сна. Немаловажную роль в ходе боев играли снайперы-мергены. Как и в нынешнее время, их задачей являлось уничтожение особо важных объектов, к которым в первую очередь относились батыры. На них во время боя устраивалась самая настоящая охота. Так, в одном из казахских преданий рассказывается о том, как калмыцкий богатырь одолел в единоборстве нескольких казахских батыров. Казахи дрогнули, но положение спас мерген Байгозы из рода таракты, который метким выстрелом из лука уложил вражеского воина. Казахские батыры также неоднократно становились жертвой вражеских снайперов. При схожих обстоятельствах погиб и батыр Жасыбай из рода басентиин, имя которого увековечено в названии озера в Баян-Ауле.

Ликвидация вражеского снайпера, вооруженного ружьем и занявшего удобную позицию, являлась делом неимоверно трудным и считалась величайшим подвигом. Вот как рассказывалось о подобном эпизоде в одном из казахских преданий, записанных Чоканом Валихановым: «В одной из пещер в степи засели калмыки. У входа сидел один стрелок с знаменитым тогда корама черным ружьем (калмык из него стрелял сайг через Иртыш); после смерти нескольких смельчаков, никто из батыров не смел идти. Вдруг выезжает на буланой лошадке сыргелинец Ильчибек-батыр и отправляется на калмыка мелкой рысцой. Все ожидают, что он сейчас падет. Ильчибек, доехав таким образом довольно близко, вдруг устремился, калмык приложил фитиль – осечка и не успел приложить еще раз, как был изрублен батыром.

Когда его спрашивали о причине того, что он ехал все рысью, он отвечал: «калмык хотел моей лошади и дожидался, чтобы я подъехал ближе, я же расчитывал, что пока я буду ехать, на фитиле образуется большой нагар и после даст осечку».

За такие незаурядные поступки людей и нарекали батырами. И естественно, что власть батыра не ограничивалась только военным временем. Важнейшей функцией крупных батыров, располагавших собственными отрядами, был справедливый раздел добычи после удачного похода. Здесь тоже не было места для уловок. Если батыр был справедлив в разделе добычи, то к нему и в мирное время обращались как к третейскому судье – бию. В этом звании оставаться можно было только при условии постоянного обращения тех либо иных конфликтующих сторон. А для этого необходимо было быть справедливым настолько, чтобы это признавала даже проигравшая сторона.

Богатство кочевника к началу XVIII в. еще не достигло какого-то серьезного значения. Обычный казах в течение своей жизни мог попеременно несколько раз побыть и баем, и байгушем. Скопидомство в таких условиях не имело никакого смысла. «Кроме врожденной чувствительности, – отмечал Ч. Ч. Валиханов, – кайсака заставляет быть сострадательным еще то понятное всякому опасение сегодня или завтра обнищать самому через баранту или падеж, столь частые в степи. Взаимная друг другу помощь, оказываемая кайсаками в последнем случае, достойна подражания и просвещенному европейцу. Потерпевшие от баранты или падежа пользуются неотъемлемым правом идти к другим родовичам со смелым требованием жлу, т. е. вспомоществования, следующего со всего благополучно пребывающего общества, которое или из сострадания или побуждаемое каким-либо иным чувством действительно делает складчину в пользу первых».

Не удивительно, что в таких условиях любимым отрицательным персонажем в казахских сказках являлся бай-скряга, а непременной чертой положительных героев обязательно должна была быть щедрость. Советские ученые в свое время долго пытались навязать мнение, что все виды проявления помощи богатых казахов своим бедным родственникам являлись лишь формой замаскированной эксплуатации. Но похоже они не смогли убедить в этом и самих себя, потому что все выводы о классовой борьбе в казахском обществе шли вразрез со всеми известными данными. Даже критично настроенный автор С. Б. Броневский говорил о казахах, что они «простодушны и добры до безпредельности к своим собратам: нет вещи, которой они бы не разделили, и нет услуги которой бы не оказали – гостеприимны в полной степени; накормить не значит у них обязать, а исполнить долг. Киргизец, услышав запах кипящей баранины, при чувствах аппетита, идет к незнакомому, и будет угощаем как брат. Званые и незванные не различаются. Русского и всякого иностранного принимают у себя радушно: юрта, пища и верное ручательство за безопасность личную, непритворно предлагаются».

Как сообщают многие источники, ханы вынуждены были постоянно раздавать своим соратникам добычу, подарки и дань, получаемые из других государств. Так, в 1735 г. сарт Нурмухаммед, описывая Ташкентское владение, сообщал: «И с тех, со всех городов, Жолбарс-хан берет ясак, т. е. подать, а больше раздает в пожить тем, кого из своих подданных любит или боится». Точно такие же свидетельства были зафиксированы и о других казахских ханах и султанах.

Все баи фактически были вынуждены платить общественный налог в виде постоянной организации пиршеств, курултаев и состязаний, на которых для гостей из других родов устанавливались сотни юрт и под нож шли целые стада. У них просто не было выбора: скупость сказывалась очень быстро и неблагоприятно. Зато батыр, в дополнение к своим ратным подвигам, проявивший себя еще и как мырза, и как бий, обладал абсолютной властью в своем роду или племени. Чингизид, проявивший себя и на этом поприще, становился султаном улуса или ханом, но здесь существовали свои особенности. Батыр-чингизид был чужаком, и племя, недовольное его управлением, легко могло отказать ему в доверии, а потому власть батыра из черной кости над своими сородичами была более сильной. С другой стороны, чингизид мог объединить под своей властью несколько племен, в то время как, например, аргыны не стали бы подчиняться найманскому бию или батыру.

По этой причине дальновидные чингизиды всегда старались заручиться поддержкой своих боевых товарищей из простонародья. К XVIII в. чингизиды перестали брать невест только в своем сословии и стали все чаще родниться с предводителями сильных степных племен. Батыры и бии тоже охотно шли на подобное сближение, не без оснований рассчитывая использовать знатных зятьев в своих интересах. Эта форма взаимоотношений двух элит и была единственной силой, способной каким-то образом влиять на ситуацию в обществе.