Как потребительскую, так и реальную стоимость можно возмещать или оплачивать самыми разными и самыми произвольными способами: посредством денежной суммы, работой, взаимным использованием другой вещи и т. д. Для большинства случаев подобного вида отсутствует как возможность, так и необходимость общего подхода и регулирования; подобная необходимость встречается только в одном виде вещей, своеобразный характер которых здесь следует установить прежде всего.

Это такие вещи, стоимость которых, согласно господствующему в гражданско-правовом обороте мнению, основывается не на их индивидуальности, а исключительно на числе, размере или весе в рамках определенного рода, так что при одинаковом объеме разные индивиды одного и того же рода считаются полностью равноценными. Римляне выражают это своеобразие словами «res quae pondere, numero, mensura continentur (consistunt)», но это точное и правильное выражение из-за своей многословности неудобно для обычного употребления. Новые авторы в течение столетий называют это варварски образованным выражением «res fungibiles» [192] . Я буду использовать для этого выражение «Количества», в пользу которого выступает решительный авторитет римских юристов. Ведь хотя во многих, даже в большинстве, фрагментов выражение «quantitas» означает «размер» или «объем», т. е. общее свойство, присущее самым разным вещам, однако в нескольких не вызывающих сомнений фрагментах оно также употребляется именно для обозначения упомянутого здесь особого вида вещей, т. е. вещей, которые согласно числу, размеру или весу определенного рода, а не по своей индивидуальности обычно считаются предметами правоотношений. Вещь подобного вида называется «quantitas» в противоположность corpus или species, т. е. вещи, являющейся индивидуальным предметом юридической сделки [193] .

Потребительская стоимость «количеств», как и всех прочих вещей, может быть определена самыми разными способами, в частности это можно сделать в долях однородных вещей, и данный подход настолько важен и удобен в обороте, что для этого во все времена считали необходимыми особые положения. К этому относится правовой институт Процентов (usura, а также usurae).

Процентом называется определенная мера количества, которая служит возмещением или вознаграждением за пользование однородным количеством, которое называется «капитал». Само по себе процентное отношение применимо к количествам любого вида, т. е. к зерну, вину, маслу, и в частности к деньгам. А это последнее применение является настолько важным и частым, что обычно думают только о нем, когда речь вообще заходит о взимании процентов. Выше уже было отмечено, что проценты в юридическом смысле считаются плодами капитала [194] . Однако это не следует понимать так, будто в этом случае наличные деньги (проценты) являются плодом наличных денег (капитала), напротив, требование уплаты процентов считается плодом, возникшим из требования, обоснованного капиталом.

Итак, самым важным вопросом является вопрос о том, как вообще может возникнуть требование уплаты процентов. В целом существуют две причины его возникновения:

I) Воля должника, которая почти всегда выражается в форме договора, и II) Общая норма права.

I. Договор как основание возникновения требования уплаты процентов. Подобный договор мог встречаться у римлян и в форме стипуляции, и в форме простого соглашения.

А. Стипуляция процентов была применима всюду и всегда могла быть основанием иска. Ее можно было заключить независимо от того, порожден ли сам капитальный долг стипуляцией со ссудой или без нее, простой ссудой без стипуляции или каким-либо другим обязывающим действием.

У римлян самым частым и самым важным был случай, в котором оба обязательства (о капитале и о процентах) были обоснованы стипуляцией и направлены на деньги. Делалось ли это (согласно дословной формулировке) двумя отдельными договорами (стало быть, с помощью двойного «spondes? spondeo») или одним общим простым договором, в конце которого высказывались указанные вопрос и ответ, было безразлично для результата. Ибо даже в последнем случае на самом деле, как и в первом, заключались две разные, притом даже неоднородные стипуляции: certa о капитале и incerta о процентах [195] . Стипуляция о капитале была неизбежно certa, потому что сумма капитала была совершенно определенной и известной; стипуляция о процентах была неизбежно incerta, поскольку невозможно предвидеть, какие проценты подлежали бы выплате и какой поэтому была бы в целом сумма процентов, о которой следует предъявить иск. Если же это были две разные стипуляции, это неизбежно обосновывало бы два разных иска: certi и incerti condictio (оба, как известно, совершенно разного характера), поскольку иск всегда должен был точно соответствовать стипуляции, и здесь вообще не допускался произвол истца [196] .

Точно так же дело обстояло, когда наряду с простым займом (без стипуляции) стипулировали проценты. И в этом случае обязательно следовало предъявлять два разных иска: certi и incerti condictio.

В. Соглашение об уплате процентов имело разные эффекты в зависимости от характера основного долга. Ведь оно могло встречаться: а) наряду с b. f. contractus; b) наряду со стипуляцией; с) наряду со ссудой.

а) По соглашению об уплате процентов наряду с b. f. contractus можно было предъявить иск согласно общим принципам, однако не самостоятельный иск, а только связанный с главным иском, вытекающим из контракта [197] . Это правоотношение, основанное на известных общих нормах права, признается при купле, найме, поручении и поклаже [198] .

b) Даже если наряду со стипуляцией о капитале одновременно заключалось простое соглашение о процентах, то все же иск о взыскании процентов разрешали предъявлять как иск из стипуляции (стало быть, посредством incerti condictio). Это положение права было чуждо строгому характеру древней стипуляции и было введено только благодаря новому, более свободному подходу к договору. Прямо сказано также о том, что это положение было признано постепенно и не без возражений [199] . В основе этого лежала следующая мысль. Если бы стороны проявляли осторожность: сначала выражали бы полное содержание своего соглашения (о капитале и процентах), а затем в конце добавляли общую формулу «ea omnia dare spondes? spondeo», то стипуляция, бесспорно, охватывала бы все части обещания, включая проценты. То, что они были неточны в этом и не применяли правильную форму, не должно было идти им во вред, как некоторые другие нарушения древней строгой формы. Следовательно, до некоторой степени симулировали полную форму тем, что в конце действия повторяли формулу стипуляции, высказанную в середине всего действия. Этот более свободный подход к стипуляции был абсолютно аналогичным тому подходу, согласно которому уже во времена древних юристов разрешалось спрашивать и отвечать на иностранном языке, на разных языках и не дословно однообразно, что не подрывало действительность стипуляции.

с) Наконец, соглашение о процентах наряду с простым займом чаще всего ведет к путанице и послужило поводом для ошибочного понимания некоторых трудных фрагментов в римском праве, отчего это необходимо рассмотреть подробнее.

Если мы сопоставим сначала заем с только что рассмотренной стипуляцией, то обнаружим высказанное правило, что к займу можно правомерно добавить все то, что допустимо в стипуляции:

Так как только что было показано, что позже соглашение о процентах наряду со стипуляцией было разрешено в качестве основания иска, то указанная последовательность привела бы к допущению такого же эффекта наряду с займом, чему не препятствовал бы ее строгий контрактный характер (который не был строже, чем у стипуляции). Я говорю, что так должно было бы быть, если быть последовательным, и в случае с займом в деньгах, и в случае с займом в иных «количествах». Эта последовательность на самом деле была реализована и признана во втором случае займа (зерном и т. д.), как это будет показано ниже. Зато в случае денежного займа дело обстояло иначе, но причиной этого отличия был не характер контракта, а скорее совершенно особенный характер иска, предписанного исключительно для этого контракта.