Маша, словно выведенная звуками из своего состояния, засуетилась: тоже начала переставлять посуду на столе.

— Нервничаю.

— Почему?

— Сама не знаю.

— По-моему, они поладили, — сказала Надежда Алексеевна, глядя в окно.

Маша проследила за ее взглядом и опешила. Ее мама шла под ручку с Бажиным, иногда взмахивая свободной рукой и что-то оживленно ему рассказывала. Он посматривал на нее с явным интересом. Прислушивался.

— Господи, мне даже страшно представить, что она там ему рассказывает, — прошептала она.

— Почему?

— Вы не знаете мою маму. Это… это же ядерная бомба. Никогда не знаешь, что у нее в голове. Никогда. И она…

— Что?

— Не стесняется в выражениях. Нет, я не про мат и грубость, — поспешила ответить на понимающую улыбку Надежды. — Мама бывает слишком прямолинейной. Хотя о чем это я, — вздохнула, обреченно махнув рукой, — они точно поладят.

— Ты нервничаешь, потому что для тебя это все важно. Не нервничает тот, кому на все наплевать. Даже я немножко нервничаю.

— Правда? — Машу приятно удивили эти слова Нади.

— Конечно. Виталий Эдуардович мне как сын… можно сказать, — смутилась она, — а тут такое событие. Я тоже переживаю… чтобы всем угодить, чтобы всем всё понравилось.

— Тебе не нужно за это переживать. Давай накроем стол.

— И тебе не нужно волноваться в твоем положении, — заботливо напомнила Надежда. — Вы собираетесь мамочку обрадовать?

— Да, собираемся. Боже, как я хочу увидеть ее лицо, она точно этого не ожидает, — развеселилась Машка.

Они накрыли на стол. Сверкающий хрусталь, фарфоровые держатели для салфеток, свечи и живые цветы, все было красиво и празднично. Теперь Маша поняла стремление Виталия провести этот вечер дома, а не в ресторане. Действительно, ну что этот ресторан, даже самый дорогой и шикарный? Нейтральная территория, открытая для холодка официальности. Пришли и ушли, словно чужие. А дома тепло, уютно. Наденька прекрасно готовила, у нее любые блюда — просто пальчики оближешь. И все по-домашнему. Все с любовью, что ли.

— Не люблю ходить в гости с пустыми руками и, откровенно говоря, я голову сломала, что вам подарить, — заслышала Мария зычный и поставленный голос матери.

— Не стоило, — улыбнулся Виталий.

И Машка улыбнулась: Бажин сама галантность. На лице матери уже ясно читалось слепое обожание.

— Нет, стоило, — настояла Алла Давыдовна. — Машенька… — дрогнула бровями.

— Сейчас, — снова про себя усмехнулась Мария и пошла на кухню, где оставила «презент». Мама тоже считала, что ее должны понимать без слов.

— В общем, я решила пойти проверенным путем. Еще ни один мужчина не оставался к этому равнодушен. Здесь вишневая наливочка. Домашняя. Вкуснейшая, с любовью сделанная.

— Боже, мама, ну я же просила без твоих штучек.

— Маша очень ко мне критична, я знала, что она будет меня ругать. Она всегда боится, что я что-нибудь не то скажу или что-нибудь не то сделаю.

— Машенька, не драматизируй. Мама, наливайте. Это лучшее, что вы могли придумать.

— Я так рада, что угодила…

— Еще бы. Такого бы мне точно никто не подарил. Сейчас будем пробовать. Наденька, присядь с нами.

— Ох, у меня еще много дел, — попыталась отказаться женщина.

— Отложи. Смотри, чем нас угостили, ты такое любишь, я знаю. Ты должна это попробовать.

— Хорошо, — со сдержанной улыбкой ответила она и удалилась на кухню, чтобы принести себе чистый столовый прибор.

— Не удивляйтесь, — сказал Бажин. — Надежда Алексеевна в этом доме не прислуга. Она то, что осталось от моей семьи. И раз у нас семейный ужин, думаю, будет справедливо, если она проведет этот вечер с нами. Она много знает про меня и во многом мне помогает.

Алла Давыдовна взглядом выразила свое понимание.

— Я и правда очень люблю такие вещи. От капельки не откажусь, — кивнула Надежда Алексеевна.

— Правда же? — воодушевилась Александрова-старшая. — Зачем нам этот американский самогон за бешеные деньги?

— Тю-ю-ю, — махнула рукой Наденька, — пустое все.

Виталий рассмеялся и разлил наливку по высоким хрустальным рюмкам.

— Ты аккуратнее пробуй, — предупредила Маша, — а то это такая наливочка… убойная. Похлеще, чем сорокалетний «американский самогон».