— Слушай, — очнулся наконец Конарб, — допустим, я тебе даю денег на твой кастинг, а моя Люська будет вечером смотреть телик, и тут ей рекламный ролик обо мне: что я, мол, прошу прощения, скучаю и жду ее домой… Но все ж тогда меня узнают!

— Кто узнает?

— Мужики: друзья всякие, клиенты. Они ведь тоже будут смотреть. И решат, что я сбрендил совсем. Нельзя же такое показывать по телевидению!

Лиля растерялась. Она уже и не думала о том, что информационные спонсоры должны рекламировать не Конарба Семеновича, а ее мероприятие.

— А как она вас всегда называла? — спросила Лиля, понимая, что подписываться «твой Конарб» лучше не стоит.

— Ну как-как: дорогой, иногда обзывалась попугайчиком…

— Тогда вообще не нужно подписываться, но можно в уголочке попугайчика нарисовать.

— Она ж обзывалась так! Попугайчик будет символизировать, что я плохой.

— Это будет символизировать, что вы себя казните.

— За что это я себя казню? Ах, да, уж так казню-ю!

Увидев надежду в глазах человека, Лиля начала лихорадочно придумывать, как бы совместить несовместимое: признания директора и рекламу кастинга. И тут вдруг появилась идея: Пушкин! Она отдаст ему Конарба, пусть забивает им весь эфир, а Димка ей за это флаеры сделает, денежек на косметику подкинет, ну и помещение найдет.

Конарб Семенович тем временем мечтал:

— Люське такое дело должно понравиться! Она потом расскажет своей сестре Любке, так та с ума сойдет от зависти! Они, бабы, это любят…

Конарб Семенович Попугаев не отпускал Лилю до тех пор, пока она не написала ему на листочке текст для завоевания Люськиного сердца. Вышло нечто среднее между посланием Татьяны к Онегину и письмом Ваньки Жукова «на деревню дедушке»: сначала описание Конарбовской любви, а потом жалобы на то, как мерзок свет без Люськиного присутствия.

Получилось настолько трепетно, что Лиля аж сама расчувствовалась. Конарб тем временем сдвигал и раздвигал кустистые брови и размышлял о том, в какие передачи надо вставлять признания. Выяснилось, что он понятия не имеет, что слушает и смотрит его жена, поэтому решено было признаваться и в «мыльных операх», и в новостях, и в «Поле чудес», и в криминальной хронике. Лиля тайно радовалась: чем больше у Конарба будет размах, тем больше Пушкин сможет выиграть от размещения его рекламы, стало быть, тем большим он будет обязан госпоже Рощиной.

Приехав к себе в офис, она сразу же бросилась звонить Пушкину.

Глава рекламного агентства отыскался не сразу. То он разбирался с рабочими, то с типографией, то за пирожками ходил. В общем, найти его удалось только под вечер, когда Лиля уже убегала на репетицию.

— Пушкин! — закричала она в трубку в ответ на усталое «Алё!»

— А?

Лиля выложила ему свою идею насчет Конарба. Пушкин слушал, потом стал неприлично похихикивать, потом принялся считать и соображать.

— Так сколько он хочет рекламы? — спросил он, все еще подозревая какой-то подвох со стороны Лили.

— Много! — ответила она.

— И что, за все будет платить деньгами?

— Конечно! Но если захочешь, то хозтоварами.

— Он что у тебя, с ума сошел?

— Не знаю! Пушкин, я тебе клиента нашла? Нашла. Давай мне тоже помогай!

Пушкин постенал и повздыхал для приличия, изображая борьбу с жадностью, но все же сдался.

— В общем, клуб у тебя точно будет, а насчет остального — посмотрим на поведение твоего Конарба. Ладно, я тебе перезвоню. Да, кстати, — вдруг вспомнил он, — вы с Ванечкой завтра приглашаетесь на юбилей «Эльфа».

— Какой еще юбилей?

— Ну, нашей конторе исполняется два года. Так что завтра в семь часов празднуем это событие в ресторане гостиницы «Прибой».

Лиля сказала «спасибо», «до свидания», передала кучу приветов общим родственникам, но ум ее уже был занят совершенно другим: Марко наверняка ужинает в том самом ресторане. И вполне вероятно, что они завтра встретятся. Ох, это надо было срочно обмозговать!

Хотя Ванечка и числился всего лишь помощником по всем делам, в душе он был шпионом или даже разведчиком. Все свое сознательное детство он мечтал служить в КГБ, а потом в ФСБ. Но там, говорят, в связи со всеобщим кризисом в стране зарплату платить перестали, поэтому мечту детства пришлось отложить на потом, а страсть к перевоплощению и интриге удовлетворять бытовыми способами.

Сообщение о том, что Марко собрался навестить Воробьиху в ее планетарии, натолкнуло Ванечку на некие мысли. Если этой нежелательной встречи нельзя избежать, то, по крайней мере, надо знать, о чем они там будут говорить. Поэтому, не мудрствуя лукаво, Ванечка отправился к своему приятелю-радиофизику Гоше, который состоял при планетарии сторожем и осветителем.

Из-за снега, выпавшего прошлой ночью, народная тропа к планетарию почти полностью заросла сугробами. С трудом преодолевая препятствия, Ванечка добрался до крыльца и огляделся. Под зарешеченными и зашторенными окнами стояла машина Марко. Вздохнув от восхищения, Ванечка нажал кнопку звонка.