Когда мы куда-то добровольно вступаем, в какую-то серьезную организацию (религиозную конфессию или партию), то мы фактически принимаем идеологию этой организации. Мы врастаем в эту идеологию, в этот миф. И мы теряем зоркость зрения по отношению к новообретенной семье. Мы не видим ее недостатков, подобно тому как жених перед загсом не видит зачастую очевидных недостатков своей невесты. Поэтому споры человека со стороны и человека изнутри о правильности постулатов мифа (идеологии) ни к чему не могут привести: два человека будут говорить на разных языках. Ну и что вытекает из этого? А то, что все организации, в которые вступает человек, должны быть с нравом выхода, если угар мифа постепенно пройдет и в голове поселится холодная, как ужик, истина. В советской Коммунистической партии устав не предусматривал процедуры выхода из партии. Регламентировалось только исключение из партии за проступки. Читатель, ты подумал о мышеловке? Правильно.

Свой партийный билет я отдал, когда выходил из КПСС в период перестройки. Зря, наверное, отдал, надо было сохранить в назидание потомкам. Нельзя ломать памятники. Как сказал мудрый горец: «Если ты выстрелишь в прошлое из пистолета, будущее выстрелит в тебя из пушки». Теперь трудно сообразить, когда же именно я вступил в партию. В институт я пришел осенью 1955 года. В кандидаты партии был принят на третьем курсе, а женился на четвертом… Дату и даже год моего вступления в КПСС я позабыл. Возможно, где-нибудь в моих бумажках можно все это найти. А надо ли? Важно то, что вступал в хрущёвские времена. Важно, что, вступая, ничего не понимал в жизни. Вот такой скороспелый был и очень глупый.

Вступал я вовсе не в КПСС, а в какой-то придуманный мною самим «Союз коммунистов». Какая разница? Разница есть. Партия – это огромное течение, которое растворяет в себе личность, снимает с нее ответственность за ошибки и преступления коллектива. А «Союз коммунистов» – это объединение личностей, вроде частного клуба. Почему никто не заметил, что для партии я был совсем чужой? Кто-то, наверное, понимал. Меня, скажем, никогда в жизни не приглашали сотрудничать с «органами». Другие отбивались (мама моя, например), кто-то делал на этом карьеру, а я, видимо, был исходно «классово чуждым». Тем не менее, меня приняли в партию без сучка и задоринки. Я был настолько наивен, что вступал в партию по убеждениям, а не из-за карьеры.

В воспоминаниях маршала Василевского я с изумлением прочитал, что в кандидаты партии он был принят, находясь на службе в армии, в 1931 году, а в члены – в 1938 году. Вот сколько лет его проверяли! Из-за того, видимо, что был он сыном священника. Лично Иосиф Виссарионович во время войны разрешил маршалу возобновить отношения с отцом, которые не поддерживались много лет именно из-за сана отца. Василевский пишет об этом как летописец, не давая оценок ни себе, ни Сталину. О времена, о нравы! И я полез в эту же помойку, сын и внук расстрелянных… Когда я выходил из партии, то мой партийный стаж исчислялся тридцатью годами! В связи с этим, я как «старый большевик» имел право даже на какие-то материальные привилегии, которые тут же лопнули по счастью. Я ими не успел воспользоваться.

Вступал в КПСС я по следующей причине. В те времена было понятно, что реальная власть в стране принадлежит партии. Конечно, партия была засорена негодяями, конечно, бяка Сталин всех хороших пересажал. Надо восстановить ленинские нормы партийной жизни, и быстро наступит всеобщее счастье, потому что Маркс и Ленин, несомненно, владели всей полнотой истины и в этическом плане были безупречны. (Это потом я узнал, что Владимир Ильич называл интеллигенцию «говном нации».) Социалистическая реальность была, однако, такова, что в партийном аппарате сидели «козлы», которых можно было, по моему тогдашнему разумению, потеснить только одним способом: должны прийти новые люди. И вот я стал заниматься разведением таких «новых людей» в рамках институтского комсомола. Конечно, очень скоро меня остановили, но до окончания института я успел порезвиться. Помню, что от имени комитета ВЛКСМ МЭИ я выступал на школе комсомольского актива в Фирсановке, где, в частности, предложил пропагандистам регулярно слушать «Голос Америки», потому что «врага надо знать». В конце концов, нашелся умный секретарь парткома МЭИ, который сделал все возможное для того, чтобы после окончания института я не смог бы остаться работать в нем. На прощанье он мне сказал так: «Вы легко становитесь лидером, но у вас нет партийной зрелости». На распределении мне предложили любое место «вне», без права возвращения в МЭИ в течении трех лет. Через три года мне возвращаться совсем не захотелось. Да и зачем? Хрущёва сняли, иллюзии кончились, кончилась и моя «партийная работа».

Жалею ли я о том, что вступил в партию? Жалею. Мог ли я поступить иначе? Не мог, потому что это означало бы изменить самому себе. Ведь я тогда в Бога совсем не верил, я верил только в себя, свои силы и свою совесть. Дать возможность Богу разрулить ситуацию без моего участия мне не приходило в голову. Выбор был сделан. Я тридцать лет был членом той партии, которой больше нет. Вы спросите меня, не голосую ли я сейчас за коммунистов? Боже, сохрани и помилуй! Два раза в один и тот же поток входить не следует. И в то же время нет бесполезного знания.

Моя мама, которая не состояла в партии скорее по особенностям своей биографии, обратила мое внимание на то, что в самой массовой сети партийной учебы, которой не мог избежать ни один коммунист и даже беспартийный, занимавший любой руководящий пост, каждый учебный год изучали одно и то же. Осенью начинались занятия в сети партийного просвещения. За основу бралась книга «История ВКП(б). Краткий курс» – это при Сталине. Начиналось изучение с борьбы Ленина с народниками, а заканчивалось в начале лета изучением Лондонского съезда, то есть концом первой русской революции. А осенью формировался новый кружок, где все начиналось сначала. Стало быть, мы совсем не рассматривали в процессе этого обучения предоктябрьскую и послеоктябрьскую стратегию партии. Это не было случайностью. Нас туда просто не пускали. А мне было любопытно.

Когда я разобрался – очень приблизительно – в том, что происходило в Москве после политической смерти Ленина, то долго не мог поверить, что моделью происходящего были события в банке с пауками. Сначала триумвиры Зиновьев, Каменев, Сталин скушали Троцкого. Потом настала очередь Каменева и Зиновьева. Их отстранили от власти при помощи «любимца партии» Бухарина и иже с ним. Потом надо было политически дезавуировать Бухарина-Рыкова с помощью вождей второго эшелона. А в 1937 году, чтобы замести следы, надо было расстрелять почти всех, кто знал подробности. Так в нашей стране был выстроен теократический тоталитаризм в образе горы из черепов, а на вершине горы возвышался Гений Всех Времен и Народов – человек в простой солдатской шинели.