Шрифт:
Можно было бы сказать, что религия – это интерфейс связи людей с Богом. И интерфейс этот может быть простым или запутанным, действенным или архаичным. Интерфейс, наконец, может, согласно закону Паркинсона, быть полностью занят решением своих внутренних проблем и только делать вид, что он по уши завален богоугодными делами. Через такой интерфейс до Бога не достучишься.
А нужна нам личная связь с Богом? Больше всего на свете нужна! Я уже объяснял, почему, и еще не раз буду об этом говорить, а здесь хотел бы привести такой пример. Иногда ко мне как экстрасенсу обращаются люди за помощью при необъяснимых скачках артериального давления, которые не лечатся медикаментами. Первым делом я спрашиваю, сколько человеку лет, насколько он мнителен и верит ли в какую-нибудь версию Бога. (Я спрашиваю именно о вере в Промысел Божий, а не про частоту посещения церкви, синагоги или мечети.) Почему ответы именно на эти вопросы так нужны? Все иногда лежит на поверхности. Представим себе больную старую женщину, которая привыкла командовать своим мужем. Вдруг она с ужасом видит, что здоровье куда-то уплывает: то здесь болит, то там болит. И получается, что жить по-старому нет сил, а по-другому – не умеет. Она боится сразу всего: потери мужа и собственной смерти, оказаться в зависимости от дочки и ее грубого зятя, да тут еще молодые соседи повадились музыку слушать по ночам и т. д. Все это приводит к бесконтрольному выбросу адреналина. Верит ли она в Бога – не в конфессию, а именно в Личность Бога, Который именно ее пасет и поддерживает на плаву, – или она совсем-совсем одинока? Если верит, то решение есть. Нужен религиозный психолог для проведения нескольких разговоров по телефону. Она должна успокоиться, вспомнив, что хотя «все там будем», но это просто смена оболочки, а жизнь, пусть в другом облике, продолжится – она неистребима! Нет смысла бояться, если есть Бог. А если человек в Бога-пастыря не верит, тогда у него нет утешения. Отсюда аксиома: верующего человека и атеиста надо лечить по-разному. В каком медицинском учебнике об этом можно прочитать? И есть ли у врача из поликлиники, которого вызвали на дом, время растолковать пожилой женщине, что ее болезни прежде всего от страха, и половина из них пройдет бесследно, если удастся справиться со страхом? В том-то и дело, что нет – ни времени, ни желания, да и ни малейшего представления об этом. Вообще, если говорить о нас-коллективистах, то Бог у нас где-то очень высоко, очень далеко, и личные связи с Ним вовсе не поощряются…
Вернемся к вопросу об интерфейсе. Как он образуется? Во всякой конфессии есть пророк или несколько пророков, которые воспринимают и транслируют простым смертным главные правила жизненного поведения от Бога. Это хорошо. Но надо каким-то образом сформулировать «нормативные акты» на основе этих откровений. И, во-вторых, надо решать, какой пророк настоящий, а какой – ложный. Этим всем занимаются жрецы, да к тому же еще представляют обывателя с его многочисленными просьбами перед Богом. Жрецов должно быть много, чтобы охватить всех обывателей. Но эти «все» должны в свою очередь кормить жрецов. Так образуется жреческое сословие. При этом не очень важны особенности конфессиональной структуры, важно, чтобы она была. При таком положении дел даже и Бог не обязателен – важно откуда-то достать главное Откровение. Таким образом, жреческое сословие становится инструментом управления обществом и претендует на власть. В итоге получается, что власть имущие стремятся подчинить себе жреческое сословие, а жреческое сословие стремится подчинить своему влиянию мирских князей. Если побеждают миряне, то это путь Византии и императорской России.
Бывает и иначе. Общество, во главе которого стоят те или иные жрецы, называется теократическим. Мы и сейчас имеем примеры теократических государств. Но зачем кивать на других, лучше посмотримся в историческое зеркало и увидим Россию при большевиках. В этой России жреческое сословие руководило всем. Поэтому оно в конкурентной борьбе за власть под корень вырезало старых жрецов, включая новоизбранного патриарха Тихона. А народ почти что ничего не заметил и колокола сбрасывать помогал усердно. Так всегда будет происходить, если подавлять личную веру в Бога в угоду сословным жреческим интересам.
Российская православная религия [15] . Если вспомнить историю Российской империи, понимаешь, насколько подчиненным было положение даже первосвященника на Руси до Петра. А Петр вообще поставил церковь под свое прямое управление. Должность Патриарха была упразднена, создан Синод в статусе государственного департамента, а во главе – обер-прокурор, иногда из генералов даже. Теперь, после ухода большевиков от власти, сделалось модно писать, что церковь стала жертвой большевиков, которые разрушили храмы, выбили верующих и т. д. В сущности, нас хотят убедить в том, что большевики изнасиловали православный народ, а он, дескать, горой стоял за православную церковь. Представление о том, что все зло в большевиках, очень удобно. Такое объяснение снимает вину с церкви, она предстает мученицей и вызывает симпатию. Все это – неправда. Я уже писал, что именно загнивание Российской империи, проявившееся в избиении народа в двух нелепых войнах, привело Россию к революции. А тогдашняя церковь была элементом государственной машины и кормилась напрямую от этой машины.
15
О различении терминов «религия» и «церковь». Я понимаю, что под конкретной «религией» обычно понимается сумма теоретических догм, а под «церковью» – порядок их реализации, обряды, церковные здания, митрополиты и т. д. Но, честно говоря, особой разницы я не вижу и в книге употребляю эти слова как синонимы.
Вовсе не большевики придумали привлекать церковных иерархов к сотрудничеству с «органами». Придумали это в «благополучной» Российской империи, когда священникам вменялось в обязанность раскрывать тайну исповеди и собирать другие сведения о прихожанах. И справки по месту работы об участии в церковной жизни предоставляли! Церковь фактически играла роль министерства идеологии существовавшего строя. Церковь в Империи после Смуты никогда не была центром духовной консолидации и духовным знаменем, а только государственным. Поэтому она так легко и рухнула вместе с государством. Ее некому стало защищать…
Здесь, я думаю, уместно будет вспомнить о дискуссии двух выдающихся русских мыслителей конца XIX века – Владимира Соловьева и Константина Леонтьева. В. Соловьев ныне имеет хорошую прессу – настоящий русский философ с кругозором и идеями. Про него вспомнили. К. Леонтьев известен пока что значительно меньше. Давайте посмотрим, о чем они спорили. Главная мысль В. Соловьева состояла в том, чтобы придать новый импульс христианству, поскольку европейский мир загнивает. А для этого он настаивал на необходимости объединения расколотого на части христианского мира под эгидой Папы Римского, но при взаимных уступках. К. Леонтьев сомневался. Дадим ему слово после века забвения.
Нужен новый культурный тип, но славяне ли разовьют его, как надеется Данилевский?
Можно ожидать обновления теократического начала, но будет ли эта теократия непременно римско-католическая, как верит Вл. Соловьев?
Вот два вопроса!
Что славяне, с Россией во главе, произведут на время некоторое уклонение в русле всемирной уже истощающей свои силы, уже стареющей истории, это довольно правдоподобно. Что в уклонении этом будет довольно много антиевропейского или, точнее сказать, антилиберального, антисовременного, это для успеха подобного отклонения даже необходимо.
Но дадут ли славяне действительно резкий и очень живучий, хотя бы и односторонний, культурный тип или только будут кратковременно преобладать, в виде явления переходного к чему-нибудь более выразительному, это уже гораздо труднее, при нынешних данных, решить.
К. Леонтьев умер в 1891 году. Его оппонент В. Соловьев пережил его не намного – умер в 1900 году. Оба не дожили не только до Первой мировой войны, когда одни христиане пошли войной на других, вооруженные танками и ипритом, но даже до войны русско-японской, когда молодой азиатский тигр больно и очень обидно покусал русского медведя. И ведь могли они дожить и до Октябрьской революции! Но им повезло. Они до нее не дожили. А Россия действительно произвела и не «некоторое», а очень значительное «уклонение в русле всемирной истории», которое семьдесят лет не давало спокойно спать европейцам и американцам. Факт имел место быть. Возможно, К. Леонтьев был прав и в том, что это уклонение будет «переходным к чему-нибудь более выразительному». Ждем-с… Пока не видим, к чему.