Все произошло мгновенно.

Она застыла. Просто застыла и уставилась на него во все глаза. А он схватил ее и закинул в салон автомобиля, и она даже пикнуть не успела.

Ее придавило чужим весом к сиденью. Нацепили ей на голову какую-то темную тряпку и успели каким-то образом рот скотчем заклеить.

Охренеть!

А дальше…Элька от страха просто вырубилась…

****

Ее взвалили на плечо, как мешок картошки, и куда-то понесли.

Самое интересное, что страшно не было. Ни капельки. В машине боялась. А вот сейчас, когда ее голова болтается и бьется лбом о чью-то могучую спину, не страшно.

То ли мозги у нее набекрень вывернулись, то ли она с ума сошла.

Но она злилась.

Медленно, но верно закипала.

Снова тюкнулась головой о спину, когда услышала, как захлопнулась входная дверь. Как поняла, что входная, не знала, но поняла.

Не слышала его голоса. Не видела его лица.

Ощущала только под своим животом его твердое плечо. И крепкие руки, держащие ее за бедра и поясницу.

Ей было не страшно. Совсем. Она, как пришла в себя, сразу смирилась. И даже попытки побега не предприняла.

Узнала. Узнала его запах. Узнала ощущение этих рук на своих ногах.

Эля имени его не знала, но точно знала, что это он.

Бред какой-то.

Но уверенность стопроцентная.

Это ее наказание. Она сама виновата. Сонька ее предупреждала именно об этом.

Ее начало трясти. В груди замерло от боли, и глаза защипало от слез.

Соня ее предупреждала, господи, а она дура! Дура! Не верила, не понимала, а теперь поздно!

Эля неизвестно где и неизвестно с кем, зато ей прекрасно известно, что будет дальше.

***

Через минуту ее совсем не ласково свалили на кровать. Через секунду с нее сдернули эту отвратительную штуку. Еще через секунду сдернули скотч с лица и сделали бесплатную эпиляцию пушка над верхней губой.

Больно, черт возьми!

— Ауч, это было больно!

***

Вот и все!

Его куколка у него дома. Растерянная. Злая. И смотрит на него с такой претензией, что удивительно, как он еще живой и на собственных ногах стоит, а не перед ней и на коленях.

Что-то определенно пошло не так, Григорий Потапыч, совсем не так.

Но Гриша смотрел на нее в упор и молчал.

Куколка не выдержала и минуты.

Задрожала. Слезы на глазах появились, и покатились по щекам.

Они ее шапку, кажется, потеряли.

Он присел перед ней и начал снимать с нее эти чертовы кроссовки, хоть на меху, уже радует. Но носки тоненькие и полоска кожи между обувью и джинсами была открыта для мороза.

Он по этой полоске пальцами провел. Погладил ласково и в глаза ей посмотрел.

Лучше бы не смотрел.

Она ТАК на него глядела. С таким страхом. Безмолвным. Но ужасным.

И он не смог.

Просто не смог дальше делать то, что задумал.

Эля молчала. Не просила его остановиться. Не просила ее отпустить. И не кричала «спасите, насилуют».

Это было странно. Очень.

— Вставай!

Она послушно встала. Он расстегнул ее пуховик, стянул тот с нее, и старался не смотреть на кашемировую кофту, обрисовывающую все, что под ней скрыто.

— Садись!

Эля села и снова посмотрела на него во все глаза. И плакала. Молча.

Бл*дь! Кажется, он что-то сделал с ней. Напугал.

Дебил, блин. Чем он думал? Точно, не головой!

Гриша не собирался ее насиловать. Не собирался ее принуждать. Он собирался с ней просто поговорить, встряхнув похищением, как следует, чтоб смогла его услышать.

Он хотел ей рассказать, открыть глаза на сестру, на ее семью, на то, что она с собой делает.

Гриша ведь информацию не зря собирал. И чем больше узнавал, тем больше убеждался, что Эля ничего не знает о том, как и на что живет ее семья.

Почему, это другой вопрос.

Гриша и сам прифигел.

Семью уже достаточно долгое время содержит Софья Новгородская. Ни ее отчим, ни ее мать, и уж тем более, не куколка. А Софья.

Дом, учеба, еда, расходы на вещи. Все со счетов Софьи.

И когда он это понял…, вспомнил как младшая сестра влепила старшей пощечину, и пусть ему Куколка нравилась не на шутку, но возникло желание взяться за ремень.

Странная семья.

Но сейчас не о том.

Сейчас нужно понять, что с Элей.