Соня чмокает меня в щеку, говорит, что я у нее самый лучший папа и вьюнком выбирается из моих рук.

Можно сказать, первый этап успокоения Тасманского дьяволенка успешно преодолен.

Я почему-то вспоминаю себя в детстве. Конечно, не таким маленьким, но в старшей группе детского сада точно. Помню, тогда я часто болел и часто надолго выпадал из детского коллектива, а когда возвращался — чувствовал себя изгоем. И вот тогда меня спасали конструкторы, которых было много и на которые не было горы желающих. Рутинное неторопливое занятие — то, что нужно.

Мы вскрываем оба пакета и под руководством Совы наполняем обе колбы одинаковым количество грунта. Потом решаем, как рассадим малышей, и через десять минут она уже даже не вспоминает о Йори: увлечена творчеством, хоть то и дело поглядывает в мою сторону, как будто боится, что я воспользуюсь ее невнимательностью и сбегу.

Она просто боится, что у кого-то другого будет то внимание, которое раньше принадлежало только ей. И отчасти это моя вина, потому что иногда я не был идеальным отцом и проводил время с Леной, но без Сони, зная, что ни той, ни другой компания друг друга не будет приятна. Думал, так лучше для всех.

— По-моему, получилось отлично, — отряхиваю руки и с удовольствием поглядываю на рукотворные флорариумы. Конечно, не работа профессионального дизайнера, зато таких точно ни у кого нет.

Соня ползком забирается под кровать, вынимает оттуда свое самое главное сокровище: коробку с маленькими фигурками из шоколадных яиц, находит там маленькую фею и ставит ее между покосившимися малышками-суккулентами. Я вскидываю большие пальцы, и дочка восторженно хлопает в ладоши.

Ну, теперь самое время.

— Сова, нам нужно поговорить. Очень серьезно. Как двум взрослым. Без капризов.

Глава тридцать вторая: Йори

У меня дрожат руки, когда я пытаюсь просто набрать воду в чайник.

Я догадывалась, что эта девочка не примет меня с распростертыми объятиями, как только увидела ее неприветливый взгляд. Но когда она яростно отталкивала меня от Андрея, мне стало по-настоящему страшно и неуютно. Не за себя, а за то, что стала невольной причиной слез и страха в глазах маленькой девочки. Почувствовала себя пойманным с поличным вором, который пришел забрать не столовое серебро и не фамильные драгоценности, и не пачки денег из серванта под полотенцами, а единственное, что по-настоящему ценно. И сделала это после обещания держаться подальше.

Мне двадцать восемь и у меня нет своих детей, и даже племянников, а дети подруг — это совсем не то, на чем бы я научилась навыкам общения с ребенком. Мне не должно быть стыдно, но я до упора поднимаю вентиль холодной воды, жду, пока она станет ледяной, опускаю туда ладони и прикладываю их к полыхающим щекам.

Чтобы как-то отвлечься, быстро нахожу чашки и все чайные принадлежности — у меня была пара видео от Андрея, которые он надиктовывал прямо на ходу, и я примерно представляю, где что лежит. К тому времени, как он возвращается на кухню, я как раз счесываю ножом тонкую пластинку с корня имбиря и кладу ее в обе чашки. Для Сони — только половинку ложки сахара. Так она любит — Андрей тоже все это говорил.

— Ты бы правда вот так ушла?

Я резко поворачиваюсь и чуть не роняю нож. Мой невозможный мужчина стоит, опираясь плечом на дверной косяк, скрестив руки на груди. На этот раз — в футболке, но она настолько узкая, что даже не знаю, стало ли безопаснее моему несчастному сердцу.

— Правда просто ушла в чертову дверь — и все?

— Я напугала твою дочь, — пытаюсь оправдаться я.

— Конечно, ты ее напугала, как напугала бы любая другая женщина, которая претендует на часть моего внимания. Но никакую другую женщину я в гости не затягивал. Только тебя. — Он немного щурится, и мне хочется подбежать и растирать складку между его бровями до тех пор, пока мой Фенек снова не превратится в веселого молодого мужчину. А ведь он предупреждал, что у него невыносимо сложный характер. — Ты тоже не хочешь связываться с мужчиной, обремененным прицепом?

На этот раз неприкрытая злая насмешка, и я непроизвольно сжимаю кулаки от негодования.

— Значит вот как ты обо мне думаешь? — в ответ парирую я.

Писательский мозг живо накладывает на наш словесный поединок звуковые эффекты: лязг срощенных клинков, шипение искр, вспышки молний над головами. Тьфу ты! Самой смешно.

— Ты определись, женщина: смеешься ты или злишься, — подначивает Андрей.

Я, спохватившись, натягиваю обратно маску, и мы идем друг к другу, чтобы мягко столкнуться в центре кухни. Беремся за руки, скрещиваем пальцы, толкаемся лбами.

Почему-то в голову лезет странное не литературное выражение: мне — тихо.

— Я не каждый день превращаюсь в Бабу-Ягу, — улыбаюсь в ответ на поцелуй сквозь повязку, который Андрей оставляет на кончике моего носа.

— В Бармалейку, — посмеивается он. — Спасибо за подарки, моя выдумщица. Совы охуенные. И, маленькая. — Андрей отодвигается, поправляет очки у меня на переносице и спрашивает: — Тебе ведь не нужно отпрашиваться у мамы с папой, чтобы остаться на ночь?

На ночь?

Я слишком выразительно сглатываю, потому что мой несносный Пустынный лис снова заливисто хохочет.