Вместе с тем в книге есть и ряд важных эпизодов, в деталях раскрывавших подготовку и ход значимых событий Курской битвы. В частности, бывший командарм интересно и достоверно описал и планирование, и проведение контрудара 8 июля 1943 г. на прохоровском направлении, в котором его армия играла ключевую роль.

Заметный вклад в изучение боевых действий на обоянском и прохоровском направлениях внесли мемуары генералов А. Л. Гетмана «Танки идут на Берлин» [223] и Е. Ф. Ивановского «Атаку начинали танкисты» [224] . Воспоминания А. Л. Гетмана, командовавшего тогда 6 тк 1 ТА, выдержали несколько изданий. Наиболее полным стало последнее, вышедшее в 1982 г. Как и другие подобного рода книги, эту работу трудно оценить однозначно. Бесспорно одно: для исследователя Курской битвы она интересна и полезна. В частности, комкор приоткрыл завесу над взаимоотношениями его с М. Е. Катуковым, которые на протяжении всей войны были непростыми и, естественно, не лучшим образом влиявшими на боевую работу войск. В частности, генерал мягко отметил, что командарм перед началом боёв у обоянского шоссе не был склонен закапывать танки в землю и якобы согласился с этим лишь после его настойчивого заверения, что приказ об отражении удара противника в любом случае корпус выполнит [225] . Сегодня, когда документальные источники в ЦАМО РФ стали доступны для анализа, у историков данное утверждение вызывает недоверие. Тогда же эта информация, бесспорно, была полезна и расширяла представление о том, как далеко не просто шёл процесс поиска оптимальных форм реализации плана оборонительной операции на Воронежском фронте.

А. Л. Гетман, довольно подробно описывая боевую работу своего соединения под Курском, тем не менее обошёл молчанием то, как он 11 июля 1943 г. при отводе корпуса фактически бросил на произвол судьбы воинов 10-й механизированной бригады 3 мк и 90 гв. сд 6 гв. А, которые обороняли в излучине р. Пена один и тот же рубеж. В результате пехота понесла тяжелейшие потери, особенно стрелковая дивизия, несколько тысяч человек погибли и попали в плен. Об этом факте стало известно лишь недавно, из рассекреченных документов ЦАМО РФ. А комкор, судя по имеющимся сегодня в распоряжении исследователей материалам, даже выговора не получил от руководства 1 ТА.

В мемуарах бывшего начальника разведки 2 тк генерала армии Е. Ф. Ивановского раскрываются детали подготовки контрударов 8 и 12 июля 1943 г. и подробно описаны конкретные примеры того, как Н. Ф. Ватутин и А. М. Василевский лично участвовали в этом процессе, в том числе и на этапе постановки задач войсковым соединениям. Хотя автор, вероятно за давностью лет, допустил ряд фактически ошибок, например, о якобы гибели под Прохоровкой 11 июля 1943 г. командира 99 тбр подполковника Л. И. Малова при её окружении. В действительности же комбриг был убит 9 августа 1943 г.

В 1974 г. наконец вышла из печати давно ожидавшаяся историками книга воспоминаний одного из ключевых фигур в командовании Красной армии в годы войны и непосредственного творца Прохоровского сражения Маршала Советского Союза А. М. Василевского «Дело всей жизни» [226] . Однако надежды не оправдались. К сожалению, как и вся мемуарная литература того времени, труд этого выдающегося военачальника прошёл долгий путь по кабинетам чиновников от цензуры и оказался выхолощенным до предела. Поэтому практически ничего нового он не смог внести в историю Курской битвы, за исключением одной интересной детали. Бывший начальник Генштаба лично наблюдал знаменитый бой 12 июля 1943 г. юго-западнее Прохоровки. В тот день он находился на НП П. А. Ротмистрова, который располагался на окраине станции, а затем, через несколько дней, письменно доложил И. В. Сталину о результатах первого дня контрудара 5 гв. ТА и о событиях, развернувшихся в последующие двое суток. Вот этот документ и опубликовал в своей книге маршал. Донесение, вероятно, было составлено лишь в двух экземплярах, поэтому в ЦАМО РФ оно пока не обнаружено, и до сегодняшнего дня его цитируют лишь по этой книге. Документ хотя и, безусловно, интересный, но в то же время вызывает двойственное чувство даже сегодня. Во-первых, он не подтверждал того грандиозного масштаба, который закрепился за событиями 12 июля 1943 г. после войны. Никаких тысяч танков, никакой победы и полного разгрома врага. Численность бронетехники противника вообще приведена в три раза меньше, чем, например, утверждал П. А. Ротмистров, 200 машин. В 1970-е гг. эта нестыковка удивляла читателя и вносила в официальную историю сражения некую интригу. Хотя к этому моменту развивать её, анализируя введенный в научный оборот документ, оказалось уже невозможно. Во-вторых, и это стало ясно лишь недавно, маршал уже через двое суток после тех катастрофических последствий для 5-й гвардейской попытался отвести гнев Верховного от командарма. Пытаясь сгладить негативные результаты боя, он изложил события так, что выходило: колоссальные потери ударных соединений армии – 18 и 29 тк, которые он приводит, нанесены немцами не за 10 часов боя 12 июля, а как минимум за двое суток. Сегодня известно, что эта уловка маршала, и особенно его дальнейшие шаги, в значительной мере спасли П. А. Ротмистрова не только от серьезных неприятностей по службе, но и даже от военного трибунала. А в момент выхода мемуаров эта недосказанность, безусловно, ещё больше запутала историков, анализировавших проблемы и Прохоровского сражения, и Курской битвы в целом [227] .

Вероятно, за исключением Н. С. Хрущева, все, кто знал А. М. Василевского, отмечали его высокую порядочность и честность в отношениях с подчиненными и с теми, с кем ему приходилось бок о бок работать в годы войны. Не изменил себе маршал и на исходе жизненного пути. Ивановский журналист П. Ф. Белов, лично встречавшийся с А. М. Василевским, впоследствии так отвечал на вопрос: «Почему маршал в своей книге и статьях о многом умалчивал?» – «О личной жизни больших людей писать откровенно не полагалось, чтобы ненароком не обнаружить червоточины в тех самых «корнях». Акцент делался на заслугах перед партией, народом, советской властью. Вероятно, это мучило и самого Василевского. Во всяком случае, доподлинно известно, что после выхода мемуаров он подготовил новую рукопись. Вот как об этом рассказывал мне уже его племянник Валерий Евхаритский: «Я в очередной и, как оказалось, в последний раз приехал к дяде на дачу в Архангельское. Он достал из сейфа толстую пачку бумаг и сказал: «Это новая моя книга. Только что переписал набело». Я буквально проглотил написанное. В отличие от мемуаров, дядя писал раскованно, откровенно. В сегодняшнем понимании изложил события начала войны, шире раскрыл роль Ставки, строже оценил деятельность Сталина. Если бы книга дошла до массового читателя, мнение о Василевском как о закоренелом сталинисте пошатнулось бы… Через месяц дяди не стало. Бесследно исчезла и его рукопись» [228] .

И тем не менее хочу особо подчеркнуть, с уважением относясь к трудам наших полководцев, военачальников, всех участников Великой Отечественной войны, оставивших для потомков дневники, рукописи и книги воспоминаний, при их использовании непременно следует учитывать общую особенность этих источников. «Нам нельзя абсолютизировать воспоминания участников событий, – напоминает сегодняшним ученым ветеран войны, доктор исторических наук А. Мерцалов. – Разумеется, сами по себе они чрезвычайно важны, но опыт отдельного ветерана – это только малая частичка общей картины. Чтобы соединить их воедино, нужен критический анализ, обобщение. Этим, собственно говоря, и занимается наука» [229] . К сожалению, эта аксиома не только в рассматриваемый нами третий период, но и на протяжении всех 70 лет, по крайней мере в отношении событий под Курском, значительной частью отечественных историков с подачи идеологических органов СССР была отвергнута, что повлекло за собой тяжелые последствия для всей нашей исторической науки.

Кроме того, ещё раз повторюсь: к сожалению, в это время честной военной мемуарной литературы было мало, да и не была она востребована. Так как для её восприятия отсутствовали необходимые условия. Система общественных наук в 1970–1980 гг. полностью закостенела, проводить, а не имитировать научную работу было бы просто невозможно. Обычный же читатель для понимания и осмысления приводимых в книгах данных должен был иметь определенный уровень правдивых знаний по теме, а именно этого и стремились не допустить органы цензуры на протяжении всего послевоенного периода. Ибо понимание истинного хода войны, причин побед и поражений, внутренней взаимосвязи событий обязательно приводило к возникновению вопросов, связанных с государственной политикой. На этой почве буйным цветом цвели лишь мифы Огненной дуги, такие, как легенда о Прохоровке и многие другие.

В 1970-е гг. события у этой станции продолжали активно муссироваться в СМИ и в исторической литературе. Легенда о беспримерном танковом сражении практически без изменений пережила смену политического руководства в СССР и вошла во все «канонические» издания новой власти: двенадцатитомник, Военную и Большую Советскую Энциклопедию. И хотя наиболее спорные аспекты были несколько скорректированы, её суть осталась прежней. Так, например, в новой Военной энциклопедии, вышедшей в 1978 г., был впервые признан очевидный факт, что под Прохоровкой 5 гв. ТА тоже понесла большие потери и, распылив полностью второй эшелон для прикрытия флангов, не смогла переломить ситуацию. А дальше шло повторение всё тех же дутых тезисов из работ П. А. Ротмистрова об успешном ударе армии, срыве ею планов неприятеля, разгроме его крупной группировки и верно выбранном времени и месте для нанесения контрудара.