Основные тенденции в развитии ближневосточных штудий в Европе и Америке на рубеже XX–XXI вв. Социально-экономические и геополитические процессы, определившие историю ХХ в., сопровождались рождением новых концепций в гуманитарных и востоковедных исследованиях. На смену романтизму, классицизму с его позитивистским подходом пришла эра постмодернистских, часто открыто выраженных критических концепций в социологии и культурологии, особенно широко распространившихся в либеральных и леворадикальных кругах Запада в условиях возраставшего противостояния капиталистической и социалистической систем.

Крушение вековых империй Старого Света, революционный подъем в Европе и России привели после Второй мировой войны к усилению на Западе либерально-демократических тенденций в изучении Востока: массовые движения под лозунгами антиколониализма начинают рассматриваться политиками и политологами как аспект глобального революционного процесса – движения за национальное и социальное освобождение народов. Демократизация общественной жизни, проблемы деколонизации Азии и Африки, с новой остротой вставшие после Второй мировой войны, прямо коснулись университетов Западной Европы, особенно сферы социологических, этнологических и исторических исследований, включая востоковедные.

Вторая половина ХХ в. отмечена значительным ростом публикаций по вопросам истории и культуры стран Ближнего Востока и Северной Африки в ведущих университетах Великобритании и, особенно, США, которые одновременно с укреплением своих позиций в регионе в послевоенный период постепенно стали отвоевывать у классических европейских университетов роль лидера в области ориенталистики и африканистики.

Научная карьера англоязычных авторов послевоенного поколения нередко повторяла опыт «старого доброго востоковедения». Академическая среда продолжала пополняться за счет «востоковедов-практиков» – представителей государственных служб, военной и колониальной администрации. Яркий пример такого рода дает фигура Эдварда Эванса-Притчарда (1902–1973) – видного британского антрополога и религиоведа, прошедшего в годы войны службу в политических и колониальных бюро Сирии и Ливии и издавшего позже, уже в качестве оксфордского профессора, ряд крупных работ по религиозной и социальной истории Северной Африки 241 .

Политическая история арабских стран накануне и в первые годы независимости нашла отражение в многочисленных трудах англо-американских исследователей, среди которых, в частности, можно назвать политико-биографические труды английского ученого Р. Ландау 242 , работы по социологии и истории Северной Африки Н. Барбура. Широкий отклик в тот период получили публикации британского антрополога и востоковеда Э. Гелл-нера (1925–1995), в частности посвященные традиционным социальным институтам берберов Магриба 243 .

Исторические аспекты формирования антиколониализма на севере Африки, традиционные для этого региона проблемы взаимоотношений племен, основной массы населения с центральной властью (махзен) исследовал в своих трудах американский историк, политолог, африканист, в прошлом сотрудник Госдепартамента США Д. Эшфорд 244 . Тема генезиса антиколониализма и национализма перед лицом экспансии европейских держав на севере Африки нашла отражение в работах Э. Берка, американского исследователя из Калифорнии 245 .

В 1960-х гг. в США появились первые крупные исследования по этноконфессиональной истории мира ислама. Здесь следует назвать работу К. Гирца (1926–2006) «Ислам под наблюдением. Религиозное развитие в Марокко и Индонезии» 246 . На примере двух стран, лежащих на противоположных концах мира ислама, автор показал соотношение традиций и инноваций, роль религии в условиях секуляризации общества, «в борьбе за реальное» 247 .

Новое поколение ученых, появившееся на рубеже 1980-х гг., критически восприняло «лежалые плоды классического западного востоковедения». Показательным в тот период выглядел один из сборников статей по социологии и политологии арабского мира, вышедший в Джорджтаунском университете США 248 . Составитель этого сборника Х. Шараби на первых же его страницах сформулировал претензии авторов – представителей «критической школы» к традиционной ориенталистике, страдающей излишней описательностью и проколониализмом.

«Востоковедам-колонизаторам» и «антропологам-гегемонистам» (среди которых фигурируют, например, Г. фон Грюнебаум, Б. Льюис, К. Гирц и др. – Н. Н. Дьяков) Х. Шараби противопоставляет историков и социологов «новой волны», воспитанных на трудах Ж. Берка. В их числе – марокканцы А. Ларуи, А. аль-Хатиби с их критикой «окрашенной европоцентризмом» западной культуры, алжирец М. Аркун, тунисец Х. Джайт и др. Характерными чертами «новой арабской социологии» Х. Шараби назвал обращение к структурализму К. Леви-Стросса (в Марокко – А. К. аль-Фаси аль-Фихри, М. А. аль-Джабири), к «женскому вопросу» (в Марокко, например, Ф. Мерниси), к марксистским и другим левым концепциям.

Не менее резкая оценка позиции западных социологов и историков предшествующего поколения дали в этом сборнике С. К. Фарсун и Л. Хаджжар. Отталкиваясь от популярных идей Э. Саида (см. ниже), они писали о «деструктивных последствиях ориенталистики», упрекая своих старших коллег, например К. Гирца, за «типичный подход» к определению роли западной культуры в истории ислама 249 . Критике «интерпретивной антропологии» с «оттенком символизма» посвятила свою статью в том же сборнике Л. Абу-Лугод – представительница известной палестино-американской семьи ученых и интеллектуалов 250 .