Не может быть! Или всё-таки может?

Даже не знаю, рада я этому или нет. Но облегчение чувствую (хорошо, что еще не позвонила маме!)

Я должна с ним поговорить! Ведь он же до сих пор думает, что я… В общем, ничего хорошего он не думает.

— А Дмитрий Сергеевич у себя?

Нина качает головой:

— Нет, он в главный корпус пошел. Ему сейчас не до тебя, — и понижает голос. — Он увольняется!

— Что?

— Увольняется, говорю. По семейным обстоятельствам.

Она важничает от обладания секретной информацией и явно ждет, что я стану ее расспрашивать.

Но зачем мне расспрашивать? Я и сама знаю, почему он увольняется. Из-за меня!

Чувствую себя дрянью.

Дмитрий Сергеевич

Я возвращаюсь из главного корпуса злым, но довольным. Да, вот такое странное сочетание. Разозлился после непростого разговора с начальством, которое уговаривало меня (весьма агрессивно!) заявление порвать и думать об увольнении забыть. А доволен, потому что сумел настоять на своем — заявление у меня всё-таки приняли. Не имели права не принять. Две недели отработки и можно хлопнуть дверью университета.

Хотя, честно говоря, смена работы раньше представлялась мне совсем по-другому. Нелегко со скандалом уходить оттуда, где вполне комфортно работал столько лет. Где учился и защищал диссертацию.

Особенно обидно было за потерю репутации, как бы глупо это ни звучало. Так долго декларировать громкие принципы и так банально их нарушить.

Хотя кого я пытаюсь обмануть? Еще жальче мне было другого — того тихого семейного счастья, что я сам себе придумал. Я даже ухитрился этим счастьем проникнуться — всего за каких-то два дня.

Я никогда не думал, что так бывает — что вот встретил человека и за несколько часов настолько привык к нему, что уже не можешь вырвать из сердца.

Интересно, что чувствует сейчас она? Радость из-за того, что план сработал, и она осталась в универе? Или, может быть, всё-таки раскаяние? Мне хочется думать, что она хоть чуточку сожалеет о своем поступке.

Приходит в голову ужасная мысль — что, пожалуй, я сумел бы смириться с тем, что она — студентка. Я всё равно увольняюсь из вуза, и какая разница теперь, кто и что будет говорить? Но вот обман — это уж слишком.

И всё-таки я не могу перестать о ней думать. Она приснилась мне ночью, и я долго шарил рукой по дивану, надеясь отыскать рядом ее тонкую теплую руку.

Даже сейчас я надеюсь, что еще увижу ее, прежде чем расстанусь с университетом. Может быть, всё-таки стоит с ней поговорить? Хотя, наверно, ей это сейчас уже не нужно. Она получила то, что хотела. Такие, как она, прошлым не живут.

Ниночка протягивает мне папку с документами на подпись. Она смотрит на меня и с жалостью, и с укором одновременно. Еще надеется, что я передумаю.

Почти не задумываясь, подписываю несколько заявлений — на академический отпуск, на перевод с платных мест на бюджетные, на восстановление. Так, стоп! А это что? «Прошу отчислить по собственному желанию…»

— Нина, это что такое?

Она хмуро поясняет:

— Малинина отчисляется.

— Как отчисляется? Ты разве не сказала ей, что зачет она сдала?

— Конечно, сказала. Она, вроде, обрадовалась. А потому вдруг — бац!

Я уже не могу думать ни о чём другом. Откладываю папку в сторону.

— Что значит «бац»? Она в деканат уже с заявлением пришла?

Ниночка шмыгает носом:

— Нет. Она его уже потом написала. Она сначала с вами хотела поговорить. Я ей сказала, что вас нет, и что вы увольняетесь. А она бланк заявления потребовала. Не понимаю, что на нее нашло.

— Подожди! — пытаюсь унять запрыгавшее в бешеном темпе сердце. — Ты ей сказала, что я увольняюсь, и она написала заявление на отчисление?

— Ну, да, — глаза Нины уже блестят от слёз. — Ах, Дмитрий Сергеевич, да что же такого должно было случиться, чтобы она решила отчислиться с последнего курса? А может, с мамой что? У нее мама — инвалид. А еще есть маленькие братья. Она же все годы учебы работала как лошадь — чтобы деньги домой отправлять. Она и занятия иногда пропускала, потому что по ночам дежурила. А еще она в магистратуру поступать хотела. Да как же она теперь — без диплома-то?

Боюсь, я сейчас расплачусь и сам. И чтобы избежать этого, грозно рявкаю:

— Где она?

— Малинина? Лена? Да откуда я знаю? Наверно, в главный корпус в библиотеку с обходным листом пошла.

Снова надеваю мокрую от растаявшего снега дубленку. До главного корпуса — две остановки. Она, наверняка, пошла пешком.

Запрыгиваю в машину, пытаюсь сосредоточиться.

Неужели, она решила отчислиться из-за меня? Чтобы не создавать мне проблемы?

Даже если это не так, я всё равно ее уже простил. За одну только заботу о больной маме.