— Тогда помоги мне. Помоги мне заглушить боль между ног. — Рене не учили светским тонкостям, и она сказала именно то, что пришло в голову.

Он застонал.

— Пока нет. Пока не попробуешь. Я сделаю это первым. Это то, что мы называем полутрансформацией.

Прямо на ее глазах Виктор изменил форму: его человеческая кожа потемнела, и, как она догадалась, стала тверже, когда чешуя покрала его загорелую кожу.

Виктор поднял руки, и его пальцы стали зеленовато-серыми и выпустили когти. Бедра раздулись, и, бог ты мой, сзади появился хвост.

Что касается его лица, челюсть и нос вытянулись в морду, волосы практически исчезли, но те же самые желтые глаза, которые она узнавала, смотрели на нее. Его голос, когда он заговорил, был гортанным и грубым, но не неприятным.

— В этой форме я сохраняю основную часть человеческого облика и могу передвигаться на двух ногах. Моя кожа тверже. Мои рефлексы ускорились. И силы возросли.

Он согнул руку, и на ней появилась внушительная выпуклость мускулов.

— Твой ход.

Рене вздохнула.

— Ничего не выйдет. Но если ты настаиваешь.

Закрыв глаза, она сжала руки в кулаки и изо всех сил пожелала изменить облик. Не то чтобы она не чувствовала свою животную часть, та просто не хотела выходить наружу.

— Ты думаешь о своей лисичке?

Честно?

— Нет. Я думаю, что лучше съем еще немного торта.

— Нужно постараться.

— Почему? Кого волнует, смогу ли я измениться? Почему все так одержимы моей неспособностью?

Виктор снова стал человеком.

— Кто еще пытался тебя заставить?

— Ученые и врачи. Они сказали, что я упрямая. Делаю это нарочно, чтобы испортить тесты.

— И что?

— И что? А я не упрямая. Я просто не могу измениться. Они не поверили поверили. Они перепробовали все. Электрошок. Наркотики, из-за которых я потом так много ела. Один доктор ударил меня несколько раз, когда я не смогла измениться, но, видно, сделал это слишком сильно, я думаю, потому что я потеряла сознание и проснулась в своей камере. Должно быть, его уволили, потому что больше я его не видела.

Прежде чем она успела вздохнуть, Виктор обнял ее, его кожа была прохладной. Он смотрел на нее сверху вниз, хмурый и злой.

— Я убью их всех, — прорычал он, его глаза горели внутренним огнем.

— Почему?

— Потому что они причиняют тебе боль. Я прострелю им коленные чашечки и заставлю ползать. Привяжу их к проводам и пущу электричество. Отравлю их.

— А потом?

— Я убью их.

Рене вздохнула.

— Это так романтично.

Он фыркнул.

— Это было злое обещание мести.

— Я понимаю. Но все равно это почти поэтично.

— Ты сумасшедшая, — сказал Виктор, качая головой. — Но мне нравится.

Улыбка его была почти печальной.

— Значит, я тебе нравлюсь? — Она затаила дыхание, как только слова сорвались с ее губ. Ответит ли он?

Ему потребовалось время, чтобы ответить, и с каждой секундой молчания сердце Рене сжималось.

— Да, — наконец сказал он так тихо, что она едва не пропустила эти слова. — Не следовало бы, но помоги мне болотный бог, да.

Ее сердце рвануло вперед.

— Неужели? Ты говоришь это не потому, что тебе меня жаль?

— Я бы не стал лгать о таких вещах. Особенно тебе.

— И что это значит?

— Что это не меняет того факта, что ты еще слишком молода для меня и что моя работа — защищать тебя.

— Я слышала, что мальчики взрослеют медленнее девочек, по крайней мере, так утверждает Миранда. Если это так, то мы не так уж далеки друг от друга. На самом деле, — она крепче прижалась к нему. — Мы где-то примерно наравне. И я не могу придумать лучшего способа защитить меня, чем быть с тобой.

— Ты не знаешь. Ты не видела мира. Есть намного лучшие перспективы, чем старый крокодил, который не может научиться новым трюкам.

— Но у них нет опыта, чтобы защитить меня. Нет опыта заботы о моем теле.

Он застонал.

— Ты не сдаешься.

— Так сдавайся ты. Пожалуйста, Виктор. Научи меня. Дотронься до меня. Покажи мне, что значит чувствовать мужчину внутри себя. — И не просто мужчину, а Виктора, единственного мужчину, который пробудил в ней желание и заставил говорить глупости.