Удар сотряс избу, часть стены вывалилась наружу, подняв облако пыли. Ни секунды не медля, я прыгнул в дыру, но не успел сделать и пяти шагов, как наткнулся на какое-то препятствие. Толчок был так силён, что я завалился на бок. Пыль развеялась. Я вскочил и увидел, что это было за препятствие.

Сердце моё упало.

Я надеялся, что хотя бы сзади изба будет свободна. Но полтысячи душ сжали своё смертоносное кольцо. Они двигались всё теснее, молча прижимаясь друг к другу. Те, что находились ближе всего ко мне, схватили меня за одежду и за руки, другие упали, чтобы вцепиться в ноги, а сзади напирающие зашагали по упавшим.

Я так растерялся от безысходности, что не пытался даже применить какое-либо заклинание. Теперь я увидел в их глазах больше, чем пустоту. Там было желание, единственное, непобедимое желание овладеть мной, Николаем Переяславским. Сегодня я был целью их существования, их смыслом околосмертной жизни.

Они подняли меня и понесли. Их руки стали шевелящейся постелью, с которой не было возможности упасть и на которой не найдутся силы очнуться от холодного, всепоглощающего кошмара.

Поток понёс меня по улицам, уходящим вниз. Промелькнули последние пустые избы, и деревня закончилась. Серое небо тяжёлой глыбой повисло над головой. Такими же тяжёлыми были обрывки мыслей в голове.

Есть ли надежда? Надежды нет никакой. С такой массой не то живых, не то мёртвых не справится никто. Только полёт мог быть спасением, но в остроге крылья мне дарила Ламбридажь, охваченная зовом. Конечно, существует заклинание, с помощью которого можно взлететь. Но толку в нём не было никакого, так как сотни когтистых пальцев держали мою одежду. Я попытался дёрнуть рукой, в которой была спрятана книга, но всё оказалось тщетно. Меня распяли на толпе мертвецов.

Поднесли к реке, но с другой стороны деревни. Те, кто держал меня, пошли по скрипящему и шатающемуся мосту, остальные, беззвучно и безропотно, зашагали вброд. Повернув голову, я краем глаза видел, как дети исчезали под водой на одном берегу и через три минуты появлялись на другом, с той же размеренностью перебирая мокрыми ногами, как до этого сухими.

Дорога опять начала подниматься, но теперь я заметил не избы, а потемневшие от дождей и солнца надгробия. Меня несут на кладбище.

«Для чего?»

Ответом стала молитвенная речь, которую подхватил и донёс до меня ветер. Я начал различать отдельные слоги. Они походили на латынь. Голос человека дрожал, то повышался до крика, то рушился на куски от хрипотцы. И чем ближе был тот, кто пел, тем более сильная дрожь охватывала тело. Звучало нечто древнее, страшное, явно вырвавшееся из душных казематов Моргота или иных юдолей ужаса, страха и мучений.

Со мной случилась как будто парализация. Даже чувства притупились, и мысли стали покидать голову, в которую вцепилось несколько рук. Каждое слово древнего наречия стирало во мне личность. Я всё более и более становился вещью и всё менее человеком.

— Сюда! — крикнул поющий.

Опустив голову, вверх ногами я увидел кипящее свинцовое небо и старика, повисшего в воздухе, источающем яд. Костлявые чёрные руки метались из-под рукавов тряпья, в которое старик был замотан.

Прочие пали на колени, а те люди, что несли меня, продолжили путь к огромному плоскому камню, на который я скоро и был положен.

Надо мной опустился старик. Глаза обжигающе сверкали на худом, вытесанном лице. Пустой рот изрыгал мучительное наречие.

Я уже был лишён жизни и поэтому не сопротивлялся, просто лежал на ледяном камне с раскинутыми в стороны ногами и руками и смотрел без страха, без ненависти, без всего того, что присуще человеку.

Старик перешёл на шёпот, едкий, такой же дурманящий и опустошающий, как и крик. Холодные руки коснулись моих висков, и последняя мысль этого мира покинула меня.

Но пустоты не оказалось. Одно бытие заменилось бытием другим.

Я почувствовал холод, нестерпимый, убивающий, но, по какой-то ужасной насмешке, оставляющий быть! Чёрная пустыня возникла перед глазами. Не было ни неба, ни ветра, ни самого дыхания, а только леденящий подошвы босых ног песок выделялся материей чуть более светлой, чем непроглядная тьма вокруг.

Я стал наблюдать.

Барханы, барханы ледяного песка… Ах да, ещё тени. Много теней блуждало кругами, сталкивались на несколько минут, чтобы выжать друг из друга пару простых, ничего не значащих слов, и снова разойтись.

Я попытался закутаться, но одежды на мне не оказалось. Да и сам я себе едва был виден: только клок тумана, более густого, чем тьма, да неизвестно откуда взявшееся осознание того, что я и есть этот клок.

Я заметил приближающуюся тень. Словно удерживаемая гравитационной силой, она двигалась, постоянно смещаясь влево, и должна была неизбежно столкнуться со мной.

Я бросился ей навстречу, но прошёл томительный, ужасающе длительный час прежде, чем мы оказались на расстоянии вытянутой руки. Я уже устал, проголодался, замёрз. За это время я пытался лечь, но лёжа было ещё тяжелее, голоднее, холоднее. Решил, что надо двигаться. Только в движении я смогу не сойти с ума.