Староста собрал всю деревню на поляне, когда солнце уже было высоко.

Он всматривался в серые, обреченные лица, а они всматривались в него.

— Нет прощения мне. Виноват я перед вами. Не смог защитить и уберечь. Ведать, мало во мне силы и веры, но есть человек, который нашёл в себе все то, чего мне не хватает. Есть человек, который ради деревни всей решил себя положить.

Староста впился глазами в толпу людскую, и столько надежды было в этом взгляде, столько не поддельного восхищения.

— Подойди ко мне, Чемир. Пусть все видят героя. Пусть все видят спасителя нашего.

Из толпы вышел мужчина.

Молодой, красивый. Чемир был высокий, считай выше всех в деревне был. Хороший охотник, добрый человек.

Много невест мечтали о такой муже, но выбрал он себе одну и подарила она ему сына. Два года мальчишки было, такой же чёрный, кудрявый, как и отец.

Чемир повернулся к людям. Глаза от травы чёрной, да жухлой не поднимал. Губу нижнюю закусил, так и стоял молча. И все вокруг молчали. Понимали, что не легко Чемиру слово своё последнее держать. Ждали все. Долго ждали.

— Если сказать, что не боюсь я, то ложью это будет. А сказать — так вроде мужику это и говорить-то не по чину. Но одно знаю и уверен в этом всем сердцем. Туман примет меня и исправить все это, — Чемир обвёл рукой лес мертвый. — смогу! Простите меня.

Чемир резко развернулся и пошёл к лесу.

Жена его не была удивлена, был разговор между ними, было прощание.

Она крепко прижимала к себе чадо своё черноголовое, а по щекам катились крупные слёзы.

Чемир остановился. Весь вытянутый точно струна, пальцы крепко в кулаки сжаты. Он был напряжен и серьёзен.

Туман клубился аккурат у ног его. Совсем рядом, шаг — и он полностью поглотит человека.

Чемир сделал глубокий вдох и сделал шаг вперёд.

Над поляной пронёсся вздох, толи ужаса, толи восхищения. Люди во все глаза смотрели на Туман, который не поглотил Чемира, не обернул его своими чёрными, опасными щупальцами.

Туман, точно тропинку для человека сделал, разошёлся в стороны, приглашая и принимая его в свои владения.

Чемир на секунду замер, а потом уже не сомневаясь, пошёл вглубь леса, по тропе туманной.

Люди, затаив дыхание, с ужасом и трепетом смотрели, как аккуратно замкнулась муть смоляная за родным им человеком. Одни видели, как рос Чемир, другие росли вместе с ним. Нет чужаков в деревне, все друг друга знают, все близки, а иначе не прожить, а иначе не выжить.

Весь день деревня с поляны не уходила. Тут же костры жгли, варево себе готовя, тут же детей укладывали.

С надеждой и мольбой в Туман вглядывались. Ждали. Верили.

А потом над поляной раздался звонкий детский голос:

— Тятька! Туман оживает!

Все головы, по команде этой детской, повернулись к лесу. Истину уста детские вещали.

Заволновался Туман, точно ветер его колыхал, закручивал. Мгновение назад ещё чёрная, непроглядная Марь серой стала, затем дымчатой, молочной, ясно-белой, точно старец седовласый.

Яркий свет озарил, уже медленно погружающуюся в сумерки, поляну.

Звонкое, блестяще-белое серебро разлилось над лесом. Неимоверно, завораживающе прекрасно.

Никто с места не сдвинулся. Все, как зачарованные стояли и на великолепие это смотрели.

После вспышки серебряной, Туман исчез.

И началось, то что никто после объяснить или пересказать не мог.

Деревья наливались соком. Стволы их приобретали естественный, живой, здоровый цвет. Ветви из стволов этих вырастали, из веток — почки, из почек — резные, изумрудные листья. Трава зеленела, стебли из неё поднимались с набухшими, готовыми распуститься бутонами.

Всё это происходило быстро, на какой-то неестественной, не виданной скорости.

Мгновение! И вот люди уже слышат такой родной, такой драгоценный шум реки. Живет, плещется вода чистая. Вновь бежит, торопится река. Не остановить её, не удержать.

Люди не успевали следить за изменениями этими быстрыми. На одно залюбуются, а рядом уже мухоловка-пеструшка заливается. Птицей заслушаются, да пышное цветение боярышника пропустят.

Когда преобразилось всё вокруг. Когда всё стало так, как и должно было быть, вперёд вышел староста.

Он выглядел растерянным, взъерошенным, пару раз пытался слово из себя выжать, да только руки и разводил в разные стороны, а потом, руки эти, безвольно вниз падали, ударяя старосту по ногам. Так и стоял, да пыжился.