Я: Вот и я так рассуждал! А аналитик начала призывать к осторожности. Мол, люди не поймут вашей откровенности, и будет агрессивная, аффектированная реакция… Смс пришло!

С: Забей! Потом посмотрим.

Я: Щас буду тогда сидеть и гадать, что там в смс. Лучше поглядеть и успокоиться. Последнее смс на сегодня. Сейчас уже час ночи. Больше уже, скорее всего, ни кто не напишет.

С: Ну ок. Посмотри. Но, по возможности, не отвечай, чтобы не залипать в разговор, и возвращайся.

***

Я: Поэт знакомый мне ответил – стихотворение мое обсирает. Даже слова его тут копипэйстить не хочу! Девчонке уже отослал все равно… Так-то он прав, наверное… Стыдно! Но пусть уж, хоть, до завтра повисит стихотворение на странице… Отвечать ему не буду.

С: А двум другим поэтам понравилось!

Я: С одним (точнее одной) из которых я раньше спал. Так что объективности нет. Но, можно себя утешать, что если уж им понравилось, то та уж девчонка точно примет за настоящий стих. Не заметит уж, что там «ни о чем, нет интересных троп и музыки»… Все-таки отвечу ему!

***

С: Щас залипнешь в разговор. И книга не получится. Правильно, ведь, он сказал, что когда после перерыва начинаешь писать, то сначала пишешь всякую херню, пока не придешь в норму, и что первое, написанное, чтобы расписаться, не нужно выкладывать. Вот эти 26 страниц, которые мы с тобой написали – это как раз и есть «всякая херня», разминка, чтобы расписаться. Которую не стоит выкладывать. И только сегодня, возможно, мы придем в норму. И то не факт. Особенно, если будешь так отвлекаться на смс!

Я: Это другой подход к литературе. Моя позиция, что невозможно писать херню, в принципе. Что все гармонично. Любое самовыражение содержит часть моей души, а значит, законно. И если душа сплющена работой и обстоятельствами, значит, вот в этот момент я такую сплющенную душу и выражаю.

С: Это если читатель дочитает досюда, то ты эти слова ему скажешь. Но кто дочитает?

Я: Любители экспериментальных форм в искусстве.

С: Короче, готовься, что все твои книги будут очень сильно засирать.

Я: Прошлая книга была лучше…

С: Потому что ты ее не после увольнения и запоя начинал.

Я: А сейчас я самовыражаю вот такое свое прибитое состояние! Поэтому и текст прибитый. К тому же, вторая книга часто хуже первой. Потому и сделаю ее покороче.

С: Может, тебе стереть эти первые 26 страниц и начать заново?

Я: Нет, это мои силы и мое время. Я принципиально не пишу нормальный роман, а просто даю срез внутренней жизни. Такой, какая она есть сейчас. А сейчас она вот такая. А поэт этот просто меня недолюбливает. Вот и критикует…

И вообще, давай, как и в прошлой книге, ты будешь верить в успех и достоинства текста, а я буду критиковать? А не наоборот. Ты же источник силы и смелости! А я страдаю и боюсь. Просыпайся уже давай!

С: Ок. Это гениальный текст. Настоящее произведение искусства.

Я: Это почему это?

С: Тебе приятно это писать. Процесс наполняет тебя энергией. Вот сейчас, когда ты по– настоящему уныл, я снова стал несгибаемо поддерживающим. Это само по себе ценно.

Я: Меня греет. А читателя? Произведение искусства это то, что воспринял хоть кто-то, кроме автора.

С: Потом воспримут. Суть не в том, написано это по правилам или нет. Суть в обмене энергией, а он идет. Энергия жизни пробивается из родника твоего существа сначала в твое сознание, а потом достучится и до читателя.

Я: Давай уж лучше про психоаналитика!

С: Ок. Вот призывала она тебя к осторожности и что? Чего плохого?

Я: Плохо то, что невысказанное чувство стало копиться во мне, нарывающим пузырем. Внешне это выражалось в том, что я стал чахнуть и угасать. Стал еще хуже работать. Внутренне выражалось в растущем напряжении… И, в конце концов, прорвалось в форме пьяного скандала. Как если человеку совсем запретить ходить в туалет, то, рано или поздно, он просто описается, там, где стоит, будь это хоть на трибуне. Невозможно же терпеть до бесконечности! Вот меня и прорвало. И так как это был не спланированный перформанс, а неожиданный срыв, получилось все максимально уродливо.