— А что вы хотите от меня услышать, Риэн? — моё сердце, бухнув, провалилось куда-то вниз.

— То есть, у тебя нет объяснения?

— Нет.

— Ты что-то скрываешь, Женька — какую-то тайну, что-то такое невероятное, удивительное! Как жаль, что «объятья вечности» запрещено проводить с детьми, очень хочу посмотреть на твой открытый разум!

Я закрылась средним эмощитом, придавила нарастающую панику и ответила.

— Увиденное вас не обрадует, учитель! — проскрипела я слегка севшим голосом. Риэн вздрогнула и уставилась на меня, как кролик на удава. — Есть тайны, которые могут убить сами по себе, способные так отравить жизнь, что она станет хуже смерти, и смерть станет избавлением от муки знания и ожидания. Вы всё ещё хотите прикоснуться к тайне?

Риэн сглотнула и прошептала.

— Ты Видящая, Женька?

— Если это важно, то да.

— Богиня! Как я не догадалась! Это объясняет многое, но не всё. Но… Богиня! Нет, я не хочу этого знать. Ты права! — Риэн вскочила и бросилась к двери, нажала на голограмму и, не дожидаясь, когда дверь откроется до конца, выскочила.

Я вышла к доске-экрану, она стояла выключенная, тёмная. Взяла мелок с полочки и нарисовала птичью клетку — большую, во всю доску. Потом села на парту, поставила на стол ноги и обхватила их руками. Этот мир — клетка, в которой я, как зверушка в виварии. Но зверушка, обязанная спасти зверинец и всех его обитателей. Местные видят меня насквозь, и только каким-то чудом я до сих пор на свободе, а не в каком-нибудь закрытом центре у достославного «Цербера». Джеки Нод вон похитили и держали, как зверя в клетке, больше десяти лет… суки! Доберусь когда-нибудь до Призрака — убью нахер козла, и рука не дрогнет!

Час, наверное, так сидела, пока меня Наин не нашла. Забежала в класс, увидела меня, сидящую без движения, обняла, прижалась крепко.

— Ты чего, Женька, всё в порядке?

— В порядке, Наин, только сеструха у тебя ненормальная — так тесты говорят.

— Забей на эту мутатень, Женька, пошли домой. Там Джинни заждалась уже.

На следующий день классная делала вид, что ничего не произошло — как обычно, вела занятия, раздавая нам разные задачи и контролируя ход их выполнения. Лишь в конце учебного дня попросила меня задержаться. Дождавшись, когда все уйдут, подошла, села рядом и взяла мои ладони в свои.

— Женечка, я подправила результаты тестов, чтобы они были в пределах нормы. И, пожалуйста… если тебе понадобится помощь, только скажи, помогу, чем смогу. Ты знаешь, я вхожу в совет колонии, как твой отец, как Дакар и Рэйан, как многие уважаемые разумные, и, чем смогу — всегда помогу и прикрою тебя.

Она встала, отошла к доске и тихим голосом спросила:

— Там, впереди, всё так плохо?

— Хуже, чем вы можете себе представить в самом страшном кошмаре.

— Скажи, у нас есть надежда? Там есть просвет?

— Есть. Надежда всегда есть. Главное — верить, что справимся, и бороться.

— Значит, надо принять меры. Я подниму вопрос на совете. Раз есть угроза — надо постараться её убрать… или уменьшить потери. Больше ничего не говори, иди домой, Женя.

Жара становится невыносимой, и Наин предлагает уйти к заводи — искупаться, может, ракокрабов наловить, если с рыбой такой облом. Сворачиваемся и топаем к заводи, а я тем временем вспоминаю разговор двухлетней давности с дедом — я тогда валялась дома, на кровати, тихо скуля от сводящей боли в мышцах. Рядом сидела Наин и гладила меня по голове, заливая всё вокруг искренним сочувствием и жалостью. За прошедшие пять лет боль — мой постоянный спутник. Как говорит папа Дакар: «Твое тело гибче, быстрее, легче и сильнее, чем у обычного человека, причём уже очень заметно, и боль — расплата за такие возможности. Терпи, доченька — к семнадцати годам это должно пройти». К этому времени у девочек-людей заканчивается период интенсивного роста и созревания. Ох, обрадовал папка, прям обнадёжил…

Дед зашёл ко мне в комнату. Сел на край кровати и спросил:

— Скажи мне, Женька, куда ты гонишь? Зачем тебе всё это? Это связано с твоими снами? Ты что-то видела там? Ответь мне, пожалуйста — я хочу понять причину такой одержимости, внучка.

— Я не скажу тебе, деда, это знание ничего не изменит — только отравит тебе жизнь. Тебе, бабушке, родителям, всем вам.

— Мы в состоянии что-то изменить?

— Нет, деда, от нас ничего не зависит.

— Всё равно что-то можно сделать. Скажи, что?

— Тренируй нас, деда, как только можешь — а мы будем тренироваться изо всех сил. Это всё, что мы можем сделать. Ничего, кроме этого, нам не по силам.

— Завтра с утра на перекрёстке, обе. Начинаем заниматься — я составлю для вас обеих график занятий, договорюсь с Танрисом. Будем учить вас серьёзно, согласны? — мы кивнули. — Женька, больше никакой самодеятельности — ты будешь точно соблюдать мои рекомендации, так же, как рекомендации отца и Рэйан. Согласна?

— Да, деда.

А потом начался Ад. И продолжается до сих пор. Бег, ножевой бой, стрельба из всех видов оружия, кроме тяжёлых снайперских винтовок, борьба без оружия и биотический полигон. Таэль учит меня взламывать всякие электронные системы, вести правильный ассоциативный поиск по экстранету, взламывать системы защиты данных и замки. Бабуля — работать с разумными, правильно вести разговор, незаметно выуживая из говорящего нужную информацию, учит риторике и умению влиять на собеседника.

Я только внесла некоторые коррективы, помня, что в игре мой оригинал не умела ни петь, ни плясать. В прошлой жизни я умела играть на гитаре и на саксе, плюс незаконченное музыкальное образование. Но, как говорится, это когда было… и танцевать я там тоже не умела. Записалась на кружок бальных танцев к нашей Свете. И исполнила мечту прошлой жизни — научилась играть на пианино. Наин и Джина последовали за мной, только Джинни играет на скрипке, а сестра — на катторе, это такой турианский аккордеон, с кучей маленьких кнопок под когти, звучит, прямо как обычный. Хотя Наин и на пианино играть научилась.