К нему часто из Тамбова знакомые рыбаки приезжали… Приедут, спросят:

— А как бы нам Андрея из Тамбова найти?

— Это, который рыболов-спортсмен, что ли?

— Он самый, — а его в Тамбове хорошо знают, он оттуда родом и всю речку там у себя вниз и вверх прошарил.

— Ну, так его вы сейчас никак не найдете, он на рыбалке, опять на всю неделю наладился.

Повздыхают рыбаки и обратно в Тамбов поедут. Зря только приезжали.

Так он и учился, и учебу совмещал, и рыбалку. Молодец. У меня так никогда не получалось. Мне — либо одно, либо — другое. Тогда уж я выкладываюсь без остатка. Поэтому я больше — рыбак в душе. Никак надвое не разорваться. А он ухитрялся, всегда выкраивал время.

А то, что он мне родной человек — родственная душа, я сразу понял, когда с ним познакомился. Потому что он тоже — больше рыбак в душе, мечтатель, хоть и часто на настоящую рыбалку ездит. Посидеть, помечтать на берегу… Глядишь, и стихи сами напишутся, и из головы ничего вымучивать не надо. А то, бывает, некоторые так и пишут, сидят, вымучивают из головы дребедень всякую, а кому это читать интересно? Конечно, никому.

Андрей на семинаре поэзии учится. Стихи у него, должно быть, очень хорошие. Все больше, наверное, о природе, о рыбалке. Правда, я их не читал. Один раз как-то спросил:

— А ну, Андрей, дай мне твои стихи прочитать.

А он как-то сразу замялся… Ну, он в этом плане всегда скромный был, ему эпатаж не нужен.

— Ой, — говорит, — ты знаешь, я их куда-то засунул и найти не могу. Запропастились куда-то…

Так и не удалось мне его стихи почитать. Ну ничего, когда-нибудь в другой раз прочту. И на рыбалку с ним тоже съезжу. Когда-нибудь он меня обязательно пригласит. Он мне — друг и интеллигентный человек, и тоже во мне рыбака, видит. А каждый рыбак должен в жизни свою рыбу поймать, как счастье за хвост… И он, и я, и другие.

Вот как только соберемся, поедем с ним на рыбалку, он и себе поймает, и мне поможет. Он насчет этого — безотказный, потому что — настоящий рыболов-спортсмен. Так и поймаем мы с ним по счастью за хвост. А те, которые не настоящие рыбаки, пусть так и мучаются, пыхтят, ловят рыбку в мутной воде, а в итоге черта за хвост поймают. А нам этого не надо, мы честные рыбаки.

Был у нас преподавателъ по марксизму-ленинизму товарищ Мальков. Страшный человек! Историю КПСС преподавал и разные другие предметы марксистско-ленинского толка. Студентов — ненавидел, в каждом антисоветчика подозревал.

Ох, и трудно у него было учиться, муторно. Приходилось на лекциях как пенек сидеть: не дай Бог, не так посмотришь, не то ляпнешь… Никакой вольницы не полагалось. Идеология была к затылку, как пистолет, приставлена.

Сидишь, бывало, у него не лекции, слушаешь эту муру, и так вдруг тяжко и безысходно сделается, хоть на край света беги! Спасайся, кто может! Поднимешь руку, попросишься:

— Разрешите, товарищ Мальков, до воздуха выйти, а то сердце опять прихватило?… — Конечно, в любой момент может прихватить, сердце-то не железное.

Он и выпустит… А ему куда деваться? А вдруг и правда плохо человеку? Возьмет еще и прямо на диалектическом материализме дуба даст! Конечно, лучше выпустить… Только скажет неодобрительно:

— И что ж вас таких больных учиться принимают? Что вы тогда хорошего написать можете, полезного для партии и социализма? Сидели бы дома на печи, лечились, нечего учиться…

Так и пойдешь продышаться… Покуришь в туалете и обратно зайдешь на цыпочках, вроде как полегчало… А совсем не зайти — нельзя, а то он, чего доброго, подумает, что не уважаешь… А с теми, кто не уважает, сами знаете, что бывает…

Организовал он нам однажды поход в Музей Революции, чтоб мы не были иванами, не помнящими родства, революционных подвигов не забывали. Сам — не пошел, он эти музеи все уже наизусть знает, уже голова от них опухла. С нами Юрий Павлович Иванов пошел, тоже марксистско-ленинский преподаватель, пухленький такой, добренький, — хороший человек. Мы, когда у Малькова на экзамене заваливались, обязательно к нему пересдавать ходили, у него хорошо сдавали. Иногда, в отсутствие Малькова, он и лекции нам читал, в руках, как карточную колоду, карточки с информацией тасовал, сам никак не мог запомнить эту хренотень, о чем рассказывает. Юрий Павлович eщe с собой Зою Михайловну прихватил, тоже душевного преподоавателя со своей кафедры. Так и пошли… Их — двое, и нас — человек десять дураков.

Пришли в Музей Революции… Поглядели на знамена, на шинели, на партбилеты, пулями пробитые, кровью залитые, на все причиндалы… Покрутились вокруг «максима», а он — недееспособный, никак из него не выстрелить, чтоб революцию защитить! Еще походили, посмотрели чего-то, потрогали, в общем, познакомились со всем как надо.

И вот, в одном месте углядел я — музейные экспонаты горой навалены… Или их перевозили с места на место, или еще чего? Неизвестно… Нo украл я из кучи, схватил автоматически буденовку и за пазуху сунул… Чтоб дома к революции прикоснуться. И сам испугался своей наглости. Что, думаю, сделал-то дурак, а вдруг меня кто увидел из сторожей? А ребята наши увидели, двое, тоже испугались, говорят: