Расширив глаза от удивления, она робко спросила:

– Что это ты сделал?

– Всего лишь предложил тебе чуточку почувствовать собственные перспективы, только и всего. – (Что ж, если я чему-то и научился – будучи мертвым, или разрушая миры, или побеждая богов, – так это умению видеть перспективу.) – Конец света не наступит, если запевалы в толпе, окружающей некую популярную личность, на разные голоса станут называть тебя фриком. Конец света не наступит, если ты начнешь есть шоколад, который так тебе нравится, или же вдруг захочешь целый день грустить и кукситься, или случайно совершишь какую-то ошибку, или даже провалишься на экзамене. И уж точно не конец света, если ты выглядишь не так, как эти девицы со страниц модных журналов.

– Тебе легко говорить, ты старый, – сказала она, но прозвучало это неуверенно.

– Зато у меня богатый практический опыт, – возразил я. – Ведь ты же знаешь – кем я только не был! То, чего я еще не знаю о наших мирах, способно уместиться в одном лесном орешке. Я был и молодым, и старым; я был и демоном, и богом; я был и мужчиной, и женщиной; я был и птицей, и лошадью. Я парил над мостом Биврёст в обличье сокола и поднимал на битву армию мертвецов. Я соблазнял, и меня соблазняли; я убивал, и меня убивали. Но кем бы я ни был, я всегда был великолепен.

Попрыгунья все-таки не выдержала и засмеялась, но в глазах у нее по-прежнему стояли слезы.

– Нет, ты совершенно невозможный! – воскликнула она.

– Многие тоже так считали, – усмехнулся я, – однако я сумел не только пережить Рагнарёк, но, думается, отлично смогу себя чувствовать и в твоем мире. А теперь давай-ка поскорей уберем здесь все, перевяжем запястье и наденем на тебя что-нибудь посимпатичней, чтобы ты все-таки не выглядела, как мешок с мусором.

Она глубоко вздохнула.

– Хорошо, давай.

– А потом – мороженое на завтрак?

Она вытерла мокрые щеки и молча кивнула.

К тому времени, как мы все убрали в ванной и оделись во что-то относительно пристойное, солнце успело подняться довольно высоко, хотя час был еще довольно ранний. Меня не покидала мысль о завтраке, но, с другой стороны, я очень надеялся, что мы успеем убраться из дома, не встретившись с родителями Попрыгуньи. Что-то подсказывало мне, что они, скорее всего, весьма неодобрительно отнесутся к моему слишком позднему возвращению домой, а заодно припомнят мне и то, что накануне я просто встал и без каких-либо объяснений ушел с экзамена по английскому. Но сейчас было всего семь утра, а моя внутренняя Книга Лиц дала мне вполне надежную информацию о том, что мать и отец Попрыгуньи редко встают раньше восьми. А стало быть, сказал я себе, времени у нас более чем достаточно, чтобы насладиться шоколадно-вишневым мороженым, а уж потом бежать к Эвану, где придется не только давать объяснения, но и есть холодную пиццу.

Однако, явившись на кухню, я обнаружил там бабушку Попрыгуньи, сидевшую за столом над миской с чем-то очень похожим на кроличьи какашки. Когда я вошел, старушка удивленно приподняла бровь и заметила суховато и насмешливо:

– Что-то ты сегодня рано, Жозефина.

«Предоставь все мне, – быстро сказал я Попрыгунье, которая, разумеется, сразу затрепетала и растерялась. – Старики меня просто обожают. Особенно старые дамы».

Бабушка снова глянула на меня так, словно я одновременно был и самым веселым, и, возможно, самым недостойным человеком, каких она когда-либо видела. Правда, я и одет был соответственно – в лимонно-зеленую юбку, вишневый кашемировый свитер и черные легинсы с изображениями маленьких летучих мышей. Пожалуй, летучие мыши были совершенно излишними, и все же я ни капли не сомневался, что мои великолепные внутренние достоинства вполне способны затмить столь маленькие огрехи в одежде.

Я одарил бабушку улыбкой и столовой ложкой зачерпнул себе мороженого из ведерка.

– Мороженое на завтрак? – удивленно подняла бровь бабушка. – Впрочем, в твоем возрасте, полагаю, ты еще вполне можешь себе это позволить.

Мне очень хотелось хотя бы намекнуть, что мой возраст значительно превосходит ее годы, но Попрыгунья, прочитав мои мысли, тут же выдала мне нечто вроде ментального тычка под ребра, причем довольно чувствительного, и я передумал.

– Бабушка, – сказал я, отодвигая ее миску с кроличьими какашками и доставая чистую плошку, – я совершенно не сомневаюсь, что мороженым, как и многими другими вещами, можно наслаждаться в любое время и в любом возрасте. – И я, положив ей щедрую порцию шоколадно-вишневого мороженого, с таким аппетитом накинулся на то, что еще оставалось в ведерке, что просто любо-дорого было смотреть.

Бабушка рассмеялась.

– Мудрые слова. Полагаю, из этого следует вывод, что вчерашнее свидание прошло успешно?

– Просто восхитительно!

– Что ж, как бы то ни было, а это тебе явно на пользу, – заметила бабушка, поедая мороженое. – Могу я узнать, как его зовут? Или это с моей стороны слишком нескромно?

– Маргарет, – тут же ответил я. – А сокращенно Мег.

«О нет! – взвыла Попрыгунья. – Зачем ты ей это сказал?» Но было уже слишком поздно. Бабушка дугой выгнула бровь, но лишь обронила:

– Ясно. И что же, она хорошенькая?

– Не просто хорошенькая, – воскликнул я, – а очень красивая!

Да, пожалуй, зря я сказал такую странную вещь, хотя, как мне кажется, подумал об этом вовсе не я, а сама Попрыгунья. Дело, конечно, не в том, что мне раньше не доводилось иметь дело с красавицами. Да рядом со мной в течение столетий постоянно были Фрейя, Сив [44] и Идунн, признанные красавицы даже среди богов, так что у них о каких бы то ни было недостатках во внешности, свойственных людям, и речи быть не могло. Кроме того, среди моих близких приятельниц были Ангрбода и Гулльвейг-Хейд, которые благодаря своей демонической природе были, естественно, во всех отношениях круче любой из богинь. Даже моя покойная жена Сигюн – которую Фрейя постоянно держала при себе [45] контраста ради – была, пожалуй, достойна оценки четыре или даже пять по людским меркам, а этого более чем достаточно, чтобы сиять ярче многих поражающих воображение здешних красоток. Вот почему тем более странным мне казалось то, что Мег сумела произвести на меня столь сильное впечатление. Оставалось лишь предположить, что странное покалывание и вспышки света, похожие на электрические искры, то и дело пронизывавшие все мое существо, стоило мне вспомнить о Маргарет, вызваны не столько моими чувствами, сколько чувствами самой Попрыгуньи.