– И ты считаешь, что он находится здесь? – спросил я.

– Да, я сразу же почувствовал его присутствие, стоило мне увидеть Замковый Холм. Точно так же, как и ты сам почувствовал это вчера, увидев в небе тот знак. Некоторые места обладают невероятно притягательной силой. В таких местах миры как бы соприкасаются друг с другом, точно ячейки в сотах. Замковый Холм – одно из этих мест; он существует одновременно в нескольких мирах, с которыми соединен энергетическими полями. И я уверен, что, следуя направлению одного из энергетических потоков, мы сможем вернуться в наш собственный мир.

– Но почему ты сам-то подобной попытки не предпринял? – не без ехидства спросил я.

Один пожал плечами.

– Поверь, если б у меня оставалась хоть капля прежнего волшебства, я бы давным-давно это сделал. Но не имея ни одной действующей руны…

– Так ведь и у меня ни одной руны нет! – воскликнул я.

– По-моему, это не совсем так, – возразил он. – Попрыгунья, будь добра, покажи мне свою руку.

– Я бы не хотел… – неуверенно начал я, но Попрыгунья, нахмурившись, уже задрала рукав и продемонстрировала те старые серебристые шрамы, которые сейчас были почти не видны под пленкой недавно пролитой, но уже немного подсохшей крови. Нет, этот шрам, конечно, нельзя было назвать изображением моей руны Каен, и все же ее неясные очертания в нем просматривались, хотя руна и казалась то ли сломанной, то ли просто написанной весьма убого. Не знаю, может, у меня разыгралось воображение, а может, этот шрам действительно слегка светился, но у меня возникло такое ощущение, словно нечто, скрытое глубоко под кожей, пытается выбраться на поверхность и стать видимым.

Один улыбнулся.

– Ну что, видишь теперь? Это на тебя уже начинают действовать те энергетические потоки, что пересекаются под Замковым Холмом.

Я только головой покачал. А Один снова улыбнулся и сказал:

– В общем, не будем зря тратить время. Сейчас твоя очередь действовать. И не забывай, что твоя подруга в плену у Гулльвейг-Хейд!

И тут Попрыгунья, окончательно потеряв терпение, резко повернулась к Одину-Эвану, по-прежнему сидевшему в инвалидном кресле, и громко заявила:

– Я предлагаю следующее: мы отправляемся искать эту голову Мимира, затем с ее помощью выкупаем Мег у Гулльвейг-Хейд, а затем ты навсегда исчезаешь из моей жизни и забираешь с собой всех твоих друзей – абсолютно всех! Согласен?

Я тщетно пытался до нее докричаться и объяснить, насколько ее идея в целом плоха. Но Один, похоже, меня замечать вообще не желал, а Эван, наклонившись к Попрыгунье, тихо сказал:

– Ты будешь доверять мне? Клянусь, у меня никогда не было ни малейшего намерения втягивать тебя во все это. Я никогда даже не предполагал, что тебе придется исполнять роль Локи. Но теперь, раз уж ты все равно стала…

«Э, нет!» – мысленно вскричал я.

А на лице Эвана вновь отразился его вечный конфликт с самим собой, и он, желая быть совсем уж честным, признался:

– Мне пришлось со всем этим смириться. Из-за Стеллы. Впрочем, ты и сама все понимаешь. Я знаю, что ужасно тебя подвел…

И я вдруг почувствовал, как в памяти Попрыгуньи за той запертой дверцей, где написано СТЕЛЛА, словно прошла некая мощная волна. Казалось, на свободу пытается вырваться невероятно сильное чувство, доселе пребывавшее под жестким контролем. Впрочем, голос Попрыгуньи прозвучал вполне спокойно:

– Сейчас можешь на сей счет не беспокоиться. У меня все в порядке. А что касается Локи… – Она минутку помолчала, но я отчетливо чувствовал ее решимость. И действительно, обращаясь непосредственно к Одину, а не к Эвану, она твердо заявила: – Если Локи откажется помочь, я сделаю все сама. Я теперь хорошо его знаю. Я умею читать его мысли. И его помощь мне вовсе не обязательна.

Один улыбнулся. Той же самой распроклятой улыбкой, какая была у него на устах, когда он выманил меня из Хаоса, пообещав мне Девять Миров, а затем заставил пройти весь тот жуткий путь вплоть до отлучения меня от Асгарда, а потом и до Рагнарёка.

– Похоже, у нас появился новый план, – с удовлетворением заметил он и покатил на своем кресле к дверям.

«Нет, Попрыгунья, пожалуйста! Ты просто не понимаешь…»

Но она меня не слушала. А Один между тем продолжал:

– Это будет действительно очень просто. Ты только полностью мне доверься.

«Доверься мне». Если бы каждый раз, как Один говорил мне эти слова, я съедал тартинку с джемом, то был бы уже величиной (и толщиной) с Йормунганда! Нет, у меня не возникло ни малейшего желания ему верить, а тем более доверяться ему. Как, впрочем, и Эвану, его «квартирному хозяину», чувства которого к Стелле, похоже, были столь же сложны и непредсказуемы, что и чувства Одина к Фрейе, нашей богине Страсти. Я давно понял, что это предательские чувства, и те, кто эти чувства испытывает, тоже вполне способны предать. На всякий случай я даже сделал себе в памяти зарубку: надо непременно позаботиться о том, чтобы Одина даже близко от Гулльвейг-Хейд не было, когда то, что находится под Холмом – что бы это ни было, – наконец себя объявит. Дело в том, что хозяин Одина, Эван, был слабоват не только физически, но и душевно, и таким его делали чувства к Стелле, а в итоге это распространялось и на нашего Генерала.

Впрочем, Один – точнее, Эван – и впрямь выглядел плоховато. Он был еще бледнее, чем обычно, а его рука, лежавшая на колесе инвалидного кресла, дрожала, как у дряхлого старика. Он казался не просто усталым, а совершенно измученным – по всей видимости, это было вызвано постоянной необходимостью терпеть хроническую боль. Мне, в общем, подобные ощущения хорошо знакомы. И не могу сказать, чтобы они принадлежали к числу моих любимых.

Я почувствовал, что беспокойство Попрыгуньи о судьбе Мег внезапно сменилось острой тревогой, вызванной прискорбным состоянием Эвана.