– Толя, не иронизируй. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Журковский понимал. Он понимал, что жене смертельно надоело каждый раз думать, на что купить новые колготки. Что она после работы вынуждена толкаться на оптовом рынке и выбирать из дешевых продуктов самые дешевые. Что собственная машина для них если и была реальностью еще несколько лет назад, то после свадьбы сына перешла в разряд ночных грез. Что квартира давно не ремонтирована и вид обоев в масляных пятнах там, где хозяева или гости, сидевшие на диване, случайно прикасались затылками к стене, говорит о том, что обоям этим как минимум лет пятнадцать. Многое понимал Анатолий Карлович и со всеми аргументами, которые выкладывала перед ним жена, был совершенно согласен.

Однако если прежде после таких разговоров он уверенно погружался в спокойную, ставшую уже привычной депрессию, которая могла продолжаться и до обеда, и даже до самого вечера, то теперь, напротив, почувствовал неожиданный прилив энергии.

Он сильнее сжал плечи Галины - такие же худенькие, как и тридцать лет назад, когда Журковский долгими летними ночами гулял с Галей Петровской, студенткой-первокурсницей, когда целовал ее губы, находя их на ощупь в жаркой темноте подворотен, когда шорох их шагов тонул в вязкой тишине уставшего за день Города.

– Солнышко!

– Ну что?
– пробурчала жена, и он услышал, что голос ее потеплел.
– Что, Толечка?

– Обещаю, что все будет хорошо. Я сегодня пойду к Суханову. Если он не соврал, то работа у него есть по моей прямой, так сказать, специальности. После Института прямо и пойду. Так что приду позднее обычного, не волнуйся.

– Здравствуйте, здравствуйте! Вы молодец, Анатолий Карлович, что пришли!

Суханов грузно поднялся из-за стола, вышел навстречу Журковскому, протягивая вперед руку для пожатия.

– Да что уж, - смущенно пробурчал Анатолий Карлович.
– Что уж такого в этом молодеческого?

– Не смущайтесь, не смущайтесь. Я, признаться, вчера думал, что вы не появитесь у нас.

– Отчего же?

– Да так... Я знаю, как настоящие ученые относятся к бизнесу. К сожалению, достаточно, я бы выразился, предвзято. Если не сказать большего.

– Вы правы. Только я бы выразился по-другому. Не предвзято, а с брезгливостью, - учтиво улыбнувшись, заметил Журковский.
– Вы, вероятно, именно это имели в виду?

– Да, Анатолий Карлович. Примерно так. Вы присаживайтесь, присаживайтесь...

Суханов широким жестом указал на кресло для посетителей, и Анатолий Карлович заметил, что он одновременно внимательно и быстро посмотрел на свои наручные часы.

"Минуты меж тем считает. Правильно. А как еще такому купчику жить? Время деньги".

Суханов заметил взгляд гостя и усмехнулся.

– Времени у нас и вправду немного. Поэтому вкратце я изложу вам... Хотя что излагать? Давайте так построим разговор... Вы мне скажите - работу в Институте вы ведь бросать не собираетесь?

– Нет, - спокойно ответил Журковский.

Он хотел сказать что-нибудь резкое, что-нибудь вроде "да ни при каких обстоятельствах!", но решил ограничиться этим "нет" и выдержать спокойный тон.

– Нет. На нет, как говорится, и суда нет. И туда - нет, - добавил Суханов вполголоса и, спохватившись, снова посмотрел на часы. Затем он поднял глаза к потолку, что-то высчитывая, быстро подошел к столу, нажал на клавишу переговорного устройства и, стрельнув глазами в Журковского, выпалил: Чай-кофе-коньяк-легкий ужин?

– Что?
– не понял Анатолий Карлович.
– Вы мне?

– Ну конечно.

– А время... Вы говорили...

– Ничего. Для вас у меня время есть, Анатолий Карлович. Ну?

– Кофе... И коньяк, - решил Журковский и увидел на лице Суханова улыбку.

– Костя!
– крикнул хозяин кабинета в свой аппарат.
– Коньяк, водку, кофе, сок и закусить. Время, время... Вот вы, Анатолий Карлович, когда я на часы посмотрел, видно, подумали - "У этого парня время - деньги"? Сознайтесь, было?

– Ну было, - ответил Журковский, даже не удивившись совпадению своих мыслей с только что услышанным.

Он уже привык к таким совпадениям. Может быть, это признак его собственного простодушия? Неоригинальности? Отсутствия яркости и образности мышления? Как бы там ни было, Журковский спокойно относился к такого рода расшифровке собственных мыслей посторонними людьми.

– Вот! Вот в чем ваша ошибка, - сказал Суханов.
– Вот он, вечный камень преткновения для русского человека. Вот на чем он, человек наш, ломается.