– Нет, лично не знаком, - сказал Журковский.
– Просто вспомнил одно место из "Ожога".

– "Ожог"... Знамя шестидесятников! В самиздате небось читали? Тайком? Под одеялом?

– Ну, почти так.

– Да... Были времена. А что за место вы хотели процитировать?

– "Надо встать, товарищи, и, насвистывая главы из истории человечества, выйти на Невский. Еды и белья с собой не брать".

Суханов хмыкнул.

– Как вы, однако, все драматизируете. Страшно с вами, Анатолий Карлович. Вы уж так, пожалуйста, больше не делайте... Я вас уверяю, это далеко не тот момент истины, о котором писал Вася. Неприятно, конечно, но не смертельно.

– Да я, в общем, и не привязывал это к данному случаю.

– Знаем, знаем мы вас... "Не привязывал"... Что же - просто так вспомнили?

– Скажите...
– начал было Журковский, но Суханов громко кашлянул, недвусмысленно показывая собеседнику, что лучше обойтись без лишних комментариев.

В машине, кроме них двоих, был третий - водитель, молчаливый парень, который не произнес ни слова с тех пор, как они сели в машину.

"Что же он, шоферу собственному не доверяет, что ли?" - подумал Журковский, но спрашивать об этом не стал. Суханову виднее.

На улице начало темнеть.

Суханов вытащил из кармана радиотелефон.

– Але, это я. Слушай, Костя, завтра с утра...
– Он повернул голову к Журковскому.
– Вы будете с утра дома, Анатолий Карлович?

– Надеюсь, - улыбнулся Журковский.

– Хорошо. Значит, завтра утром, пожалуйста, компьютер, ну тот, оперативный... Ты его, кстати, подготовь, чтобы сразу можно было работать. Так вот, машину и все бумаги по английскому проекту привезешь по адресу...

Суханов вопросительно посмотрел на профессора, и тот продиктовал свой адрес прямо в протянутую ему трубку.

– Понял, Костя? Меня сегодня не будет. Все, до связи.

Когда машина Суханова подъехала к даче мэра, было уже совсем темно. Начиная с середины августа, дни стремительно сжимались, словно выдохшись после солнечного буйства, которое последние годы каждое лето обрушивалось на Город, путая все понятия о географии и климатических поясах, - вероятно, действительно начиналось то самое глобальное потепление, о котором столько говорили синоптики. Северный Город летом превращался в раскаленные каменные ущелья, жители задыхались от духоты и проклинали жару, которая долгими зимними месяцами казалась им желанной и в буквальном смысле слова спасительной.

Каждый год горожане с нетерпением ждали лета, замерзая под нескончаемыми ледяными ветрами, которые, словно кусками рваной жести, хлестали по лицам пешеходов и мокрыми щупальцами сквозняков проникали в подъезды, квартиры и офисы. Трехмесячная темнота, в которую погружался Город зимой, изматывала, лишала сил и к весне доводила до состояния полной апатии.

Но летом природа поистине начинала сходить с ума. Солнце заливало улицы удушающим зноем, воздух сгущался и замирал, даже ветер с моря не приносил живительной прохлады. Подошвы туфель вязли в плавящемся асфальте.

В этом году с первыми днями осени летний зной как будто выключился, словно кто-то, сверившись с календарем, щелкнул клавишей кондиционера. Солнце потускнело, сумерки с каждым днем наступали на несколько минут раньше, а горожане в одночасье сменили рубашечки с короткими рукавами и "бермуды" на свитера и осенние плащи.

Фары выхватили из темноты забор.

"Новый, - отметил Журковский.
– Прежде его не было".

Машина въехала в распахнутые ворота и сразу же остановилась. Дачный участок у мэра был небольшой, но две машины впритык перед домом умещались. "Мерседес" Суханова замер, едва не клюнув бампером высокий джип, серой громадой преграждавший путь к крыльцу.

В окнах двухэтажного деревянного дома горел свет.

– Коля, посидишь здесь, - полувопросительно, но с интонациями приказа сказал Суханов водителю.

Тот молча кивнул.

– Пойдемте, Анатолий Карлович.

Дача, насколько Журковский мог разглядеть ее в свете фар, не изменилась с тех пор, как он был здесь в последний раз. Он ожидал увидеть обычный уже для середины девяностых "новорусский" дом - красный кирпич, башенки, стрельчатые окна, флигельки, теплицы, все, чем тешат себя мгновенно разбогатевшие или просто получившие доступ к "кормушке" простые русские люди, не отягощенные богатой фантазией и стремлением к оригинальности. Однако деревянная двухэтажная дача, которую супруги Греч приобрели в начале восьмидесятых, вовсе не походила на кричащие, заявляющие на всю округу о своей респектабельности и "крутости" постройки "новых русских".

Скрипнула дверь, на крыльце показался человек. В темноте Журковский не мог ни разглядеть его лицо, ни угадать личность по фигуре. В то же время незнакомец определенно кого-то напоминал, но в том, что это был не Греч, Анатолий Карлович был совершенно уверен.

"Охрана, должно быть", - подумал Журковский.

– Суханов, ты, что ли?
– спросил человек каким-то очень уж знакомым голосом.

– Я, я. Кто же еще? Что, не ждали?

– Ну здорово, здорово!

Незнакомец протянул руку и шагнул с крыльца вниз. Последовало короткое рукопожатие, затем Суханов и тот, с узнаваемым голосом, обнялись.