Шрифт:
– Да.
– Это ты, сука?
– спросил хриплый незнакомый голос.
– Простите... С кем имею?.. Вы куда звоните?..
Анатолий Карлович быстро повозил свободной рукой по полотенцу, висевшему над головой, и перехватил трубку сухой ладонью.
– Тебе звоню, козел.
– Э-э-э...
Анатолий Карлович находился в искреннем замешательстве, не зная, что ответить и какой взять тон. Ему чрезвычайно редко приходилось общаться на подобном уровне. Разве где-нибудь в общественном транспорте или в очереди, но и это случалось настолько редко, что, по всем законам статистики, подобными "точечными" неприятностями можно было пренебречь.
Профессор Журковский не обладал внешностью, провоцирующей уличных хулиганов или просто раздраженных давкой в городском транспорте граждан на проявления неожиданной агрессии. Ничего выдающегося не было в его облике, напротив, он всегда был тих, незаметен и, видимо, неинтересен для тренировок уличных бойцов и скандалистов. Словом, реагировать на открытое и злое хамство он просто не умел.
– Хули - "э-э-э"! Ты, жид старый... Чего бормочешь там? Хочешь, чтобы тебе яйца отрезали?
– Вы ошиблись, - быстро сказал Журковский и нажал кнопку, отключая связь.
Сердце колотилось так, что Анатолий Карлович машинально посмотрел на свою грудь, ожидая увидеть волны, толчками расходящиеся по поверхности воды.
– Бред какой-то, - прошептал он и протянул руку, собираясь положить трубку на место, - пальцы заметно дрожали, - но телефон снова запикал, замигал зеленой лампочкой.
– Да?
– Ты трубку-то не бросай!
– Журковский был убежден, что услышит тот же отвратительный голос. Так оно и оказалось.
– Короче, профессор, слушай сюда. С тобой тут бодягу разводить никто не будет. Если снова полезешь агитировать своих студентов голосовать за жидов, пожалеешь. Понял, нет?
– Что вы сказали?
Голос Анатолия Карловича дрожал против его воли. Страха перед неизвестным типом Журковский не испытывал, и, сознавая это, он даже немного гордился собой. Сколько он слышал подобных историй от своих знакомых - особенно в начале перестройки, когда в городе, что называется, "гуляли" разного толка националистические банды. Но злость, страшная, небывалая злость, охватившая его, - дрожь перекинулась с пальцев на все тело, Анатолия Карловича колотил озноб, хотя вода, в которую он был погружен до самого подбородка, оставалась горячей, - эта злость пугала по-настоящему.
– Что вам нужно?
– спросил Журковский.
– Кто вы такой?
– Нам нужно, чтобы ты сидел и не рыпался. И забудь, старый хрен, фамилию Греч, понял? Иначе хана тебе. Обрезание на голове сделаем.
Анатолий Карлович набрал в грудь воздуха, чтобы разразиться гневной тирадой, но из трубки вместо хриплого, однако богатого обертонами, странно обволакивающего голоса уже доносились короткие гудки.
Вечер был испорчен совершенно. Как ни старался Анатолий Карлович выбросить из головы этот звонок, ничего не получалось. Сидя за ужином, тыкая пальцами в клавиатуру компьютера, даже ложась в постель вместе с женой, он испытывал чувство гадливости, словно его облили помоями. Казалось, даже запах в комнатах изменился. Анатолий Карлович перед сном с трудом удержал себя от того, чтобы снова пойти в ванную и принять душ. Галя непременно обратила бы на это внимание. По меньшей мере странно дважды за вечер принимать водные процедуры.
Анатолий Карлович не сказал о звонке ни жене, ни Карине. Кстати, Карина Назаровна теперь официально получила статус домработницы - Журковский сам предложил ей подойти к их отношениям прагматично и цивилизованно. Галя стала платить старой подруге небольшую, но вполне устраивающую Карину Назаровну сумму, и Карина, таким образом, стала наемным работником. Однако она все же не была человеком посторонним, и Журковский, который прежде ее недолюбливал, однажды, к своему удивлению, поймал себя на мысли, что совершенно искренне считает эту полную, неуклюжую, но очень добрую и трогательную женщину членом своей семьи.
Как ни старался Анатолий Карлович выбросить из памяти злополучный звонок, напряжение не отпускало.
Он не сказал о случившемся ни Суханову, ни Гречу. Журковскому казалось, что жаловаться и просить защиты по таким пустякам недостойно взрослого, самостоятельного мужчины, да и опасности как таковой что-то не наблюдалось. Скорее всего, звонок был просто глупой, злой шуткой, мелким хулиганством, ведь противников у Греча и, соответственно, у тех, кто его поддерживал, было предостаточно.
Второй звонок раздался ровно через неделю. Анатолий Карлович почему-то сразу понял, что сейчас услышит хриплый голос того самого типа. Хотя Журковскому звонили теперь постоянно - в его доме телефон никогда не был так загружен, как в последний месяц, - этот звонок Анатолий Карлович сразу выделил из всех остальных. Даже тембр пиканья у телефона, казалось, изменился.
– Ты не понял меня, профессор, - с сожалением сказал, опуская приветствие, тот же невидимый враг.
– Не понял, значит. Придется объяснить по-другому. Раз ты русского языка не понимаешь, может, тебе на иврите напеть? Так мы ивриту не обучены, мы по-простому, по-русски... В общем, готовься, старая сволочь. Хотя...
– Пошел ты!
– неожиданно для себя крикнул Анатолий Карлович. Школа Суханова давала себя знать. Журковский частенько наблюдал, как его работодатель мгновенно - словно в голове срабатывал невидимый переключатель переходил с вполне интеллигентного тона на едва ли не матерщину.
– Пошел ты знаешь куда?!..