— Потемкинский педагогический — это сегодня марка, — продолжал Семин. — Котируется вровень с университетом. И в чем причина? Вернее — в ком? От разных… — он хотел сказать «людишек», но во время поправился, — деятелей я слышал, что якобы все дело в вашем директоре.

Генерал посмотрел на Марию Трофимовну выжидательно. Ей же явно не понравилась вопросительно-допустительная интонация в последнем предложении.

— Директоре?! — Она посуровела, сжала и без того узкие губы. — Великолепный коллектив — вот в чем причина!

— Во-о-от! Именно! — Алексей Петрович подлил еще коньяку в рюмки. — Помните у Маяковского: «Единица — ноль»? Лучший поэт советской эпохи был более чем прав.

— Ну почему же — ноль? — запротестовала Бивень. — Личность в определенных, благоприятно сложившихся условиях может горы свернуть. А наш директор, — она скривила губы, — так, середнячок. Честный, работящий, преданный середнячок.

«Бог ты мой, эта туша страдает манией величия! В объективке на нее, которую я сегодня читал, это точно подмечено». Семин слушал ее предельно сосредоточенно.

— Институт хорош. Но если бы вы только знали, как у нас велико поле для работы, сколько крупных и мелких упущений, скрытых от постороннего глаза недоделок и недостатков!

— И в учебном процессе, и в привитии основ коммунистической морали, ведь так?

— Так, — неуверенно согласилась Мария Трофимовна, не понимая, куда этот симпатичный генерал клонит.

А Алексей Петрович встал из-за стола, прошелся по комнате и, понюхав зачем-то пустую рюмку, заговорил медленно, словно начиная долгий рассказ:

— В середине тридцатых годов я работал в Америке консулом. А директором советской школы в Нью-Йорке был ваш нынешний директор.

Мария Трофимов вся обратилась в слух.

— Сумел наладить наилучшие отношения с послом, хотя посольство находилось за сотни миль от Нью-Йорка, в Вашингтоне.

— Он и здесь в фаворитах — и у Крупской, и у Потемкина преуспевал. — Бивень произнесла это прокурорским тоном и, выпив рюмку коньяку, быстро отправила в рот кусок лимона. Хотела закончить однословным резюме: «Приспособленец», но воздержалась — кто его знает, как еще обернется разговор с этим шибздиком.

— Это нам тоже хорошо известно, — продолжал Семин. — Не знаю, на какой почве зиждились его отношения с руководством здесь. Там же все было очень просто — сын Трояновского учился в нью-йоркской советской школе. Поэтому нашему директору многое сходило с рук. Даже… — генерал сделал паузу, потянулся к бутылке, вновь наполнил рюмки. — Даже откровенный адюльтер. И знаете с кем? С иностранкой, француженкой, которая работала в нашей же школе.

— Сожительство с подчиненной? — В глазах у Бивень вспыхнул зловещий огонек. — Да еще с иностранкой?!

Она достала из пачки «Друг» сигарету, Алексей Петрович ловко щелкнул зажигалкой. Мария Трофимовна обескураженно вздохнула:

— Но ведь это было так давно…

— Давно, — согласно кивнул Семин. — Однако, во-первых, в вопросах морали срока давности не существует. Червоточина со временем только растет. А во-вторых, неприглядная история эта, как выяснилось на днях, имеет сегодня продолжение.

И с этими словами генерал передал Бивень письмо.

— Откуда это? — спросила она, начиная читать заполненные знакомым директорским почерком страницы.

— Результат бдительности почтовых цензоров. — Алексей Петрович не хлопнул ладонью по поверхности стола, а мягко положил на него тонкие пальцы и прижал их с такой силой, что они побелели. — Наша служба не имеет права на осечку. Ни в чем!

Мария Трофимовна, прочитав письмо, задумалась. Материалец для возбуждения персонального дела есть. Хлипкий, конечно, материалец, давно это было. Какой-то изюминки не хватает, чтобы это сусло забродило-заиграло. Письмо? Хорошо, но все-таки слабовато. Генерал, внимательно наблюдавший за гостьей, за вполне зримым ходом ее эмоционально-мыслительных усилий — на лбу выступили капли пота, — добавил прибереженную напоследок и вместе с тем неотразимую деталь:

— Следует иметь в виду, что итогом этой порочной связи явился незаконнорожденный ребенок, мальчик. Сейчас ему десять лет.

«Вот она, недостающая изюминка — несчастный бастард как позорное следствие преступного сожительства. Моралист-теоретик оказался практиком международного адюльтера. А этот шибздик достойно носит генеральские лампасы. Не знаю, какие у него счеты с Иваном, да мне на это наплевать. Я же ради чистоты наших рядов обязана прервать безоблачную карьеру хлопчика из полтавских Прилук. Зарвался наш Ванек! Пора его на место ставить».