– Было любопытно? Я угадал? – заметив, как она смешалась еще больше, кхан понял, что не ошибся: – Видимо, любопытство присуще не только отерхейнским женщинам, – негромко рассмеялся он. – А теперь давай закончим этот разговор, Шейра. Возможно, ты не знаешь, но я не терплю упоминаний о своем брате.

И добавил с неосознанной угрозой:

– Тем более, последние дни я только о нем и слышу.

Больше не обращая внимания на девушку, Элимер немигающим взглядом уставился в костер, погрузившись в злые мысли.

В последнее время по Отерхейну поползли тревожные и недобрые слухи, шепотом и с оглядкой передавались из уст в уста, лишая покоя и кхана, и его ближайшее окружение. В народе поговаривали, будто то там, то здесь, видели Аданэя живым и невредимым. Будто он собирал вокруг себя верных людей и намеревался отвоевывать власть. Правда, при допросах выяснялось, что видели его всего лишь таинственные знакомые знакомых. Причем то на одной окраине Отерхейна, то на другой, а то и вовсе в далеких Антурине с Урбиэном.

Все указывало на то, что слухи эти – ложные, и кто-то специально посеял их в Отерхейне. Если бы сведения об Аданэе были правдивы, никаких слухов не возникло бы вовсе. Элимер знал: если б его брат и впрямь находился в империи и готовил заговор, то вел бы себя хитро и осторожно, и не выдал бы раньше времени своего присутствия. Не зря говорилось, что заговор, о котором ходят слухи – уже не заговор. Да и Тардин по-прежнему утверждал, что Аданэй мертв, а Элимер верил наставнику. Тем более это подтверждалось донесениями разведчиков, которые прошли по следам каравана рабов, среди которых находился его брат. Они выяснили, что он попал на каменоломни и там погиб. Жалкая смерть для кханади, но большего Аданэй и не заслуживал.

Но хотя Элимер и знал о гибели брата, слухов от этого меньше не становилось, напротив, они росли и ширились, переносясь из одного уголка страны в другой – и долетели до столицы. Началось брожение и среди некоторой части благородного сословия, давно уже недовольного правлением Элимера. Конечно, и волнения, и недовольства, он мог легко подавить, ведь войско подчинялось кхану безоговорочно. Но пока не прояснилось окончательно, с какой стороны поползла нелепая молва, эта мера казалась преждевременной, ибо от этого слухи не исчезли бы, а лишь распространились, обрастая новыми подробностями, продолжая оплетать империю паутиной лжи. К тому же, недовольные вельможи не осмеливались слишком возвысить голос, ведь до сих пор, даже столько лет спустя, в их памяти сохранились те расправы, которые сопровождали первые годы правления нынешнего Великого Кхана.

Серые сбились с ног, разыскивая неведомых разносчиков заразы, но пока безуспешно. Наверное, слухи ползли снизу, из народа. Но кто их посеял? Кто из его многочисленных врагов? Тут Элимер терялся в догадках, слишком уж много возможных вариантов приходило на ум. А тем временем молва уже начинала приносить первые неприятности, пока легко разрешимые и незначительные, но если в ближайшее время не удастся погасить слухи, угроза станет куда серьезнее.

Именно из-за нелепых слухов пару дней назад ранили Видольда. Пренеприятная вышла история. Это случилось в тот единственный день в несколько месяцев, когда простой народ мог напрямую обратиться к Великому Кхану. Попасть на такой прием, разумеется, было непросто и, наверное, пышным цветом расцвели бы взятки за пропуск вне очереди, если бы не грозившая за них казнь. Причем обеим сторонам, участвующим в торговле подобного рода.

Как всегда в такие приемные дни, Элимер до самого заката выслушивал и решал проблемы подданных. Лица людей и вопросы сменяли друг друга, и к вечеру он почувствовал, что голова стала тяжелой, а туго стянутые на затылке волосы и громоздкий венец начали раздражать. Но Элимер старался, чтобы его утомление никак не отразилось на тех, кто пришел к нему за помощью или ответом. В конце концов, иногда подданные очень долго ждали, чтобы попасть к своему повелителю и, как правило, тщательно к этому готовились. И они могли рассчитывать, что в этот день он внимательно их выслушает и с пониманием отнесется к их бедам.

Эта женщина появилась на склоне дня, почти перед самым завершением приема, сразу же приковав к себе взгляды и кхана, и его телохранителя. Слегка закинув голову под тяжестью длинной, ниже колен, золотой косы, она ровной поступью приблизилась к трону. Неторопливо склонилась в церемониальном приветствии и, вернувшись из поклона, заинтересованным, отнюдь не робким взглядом пробежалась по лицу кхана. Несмотря на усталость, Элимер ощутил любопытство. Женщина очень сильно выделялась среди нескончаемой вереницы просителей и повадками, и внешностью. Ее нельзя было назвать молодой, но также оказалось невозможным определить ее возраст, ибо женщина выглядела столь прекрасной, что, находись она в расцвете юности, легко затмила бы даже неотразимую Зарину. И ощущалась в ней некое врожденное достоинство: на скромную просительницу она ничуть не походила.

– Великий Кхан, – обратилась она к правителю низким, чуть охриплым голосом, – меня называют Ильярна. Ильярна из Аскина, что в Райхане.

– Я слушаю тебя, Ильярна, – отозвался Элимер, смутно припоминая, что владения под названием Аскин принадлежали одному райханскому аристократу, ныне мертвому. Вероятно, Ильярна – его вдова.

– Я хочу спросить тебя, повелитель, – голос женщины едва заметно дрогнул, а в ярко-голубых глазах метнулось волнение, которое как-то не увязывалось с гордым обликом. – Я прошу отнестись ко мне с пониманием.