– Расскажи, Айн, как ты оказался у нас, в Илирине?

– Господин советник привез меня из Ишмира.

Царица отмахнулась:

– Это мне известно. А до Ишмира? Что было до Ишмира?

– Я был рабом в Отерхейне, в замке одного вельможи.

– Значит, я не ошиблась. Твой замечательный акцент оттуда.

– Тебе нравится мой акцент? Ты уже второй раз о нем упоминаешь, – интонация, с которой Аданэй задал вопрос, показалась несколько вызывающей даже ему самому. Но царица то ли не заметила этого, то ли сделала вид.

– Да, нравится. Я ненавижу Отерхейн и все, что с ним связано. Но звуки их языка красивы, не могу не признать.

По знаку Лиммены, Рэме поднесла всем по кубку вина. Аданэй, чтобы как-то успокоить нервное возбуждение от первой настоящей встречи с Лимменой, одним глотком опустошил кубок. По телу почти моментально разлилось восхитительное тепло. Рэме тут же наполнила бокал снова.

– Прав Вильдерин, называя тебя варваром, – покачала головой Лиммена. – Разве так пьют вино? Ведь это напиток Богов, его нужно пить медленно, маленькими глотками, словно совершая священный обряд. Только тогда возможно понять его дух.

– Просто я сильно волнуюсь в присутствии великой владычицы великого Илирина.

Царица недобро усмехнулась. Может быть потому, что уловила в его голосе иронию. Однако ничего не сказала. Потянулась, гибкая словно кошка, и обволакивающим взглядом посмотрела на него.

Аданэю показалось, что ей около сорока, но несмотря на возраст, а может быть, именно благодаря ему, она умудрялась выглядеть соблазнительней многих молоденьких девчонок, которых он знал.

– Пришло время историй, – проворковала царица. – Красивых историй. Сегодняшний томный вечер очень располагает к ним, не находите?

Вильдерин потянулся за стоящей у стены кифарой, пристроил ее у себя на коленях и уже собрался извлечь первые звуки, когда женщина прервала его:

– Подай ее сюда, милый. Сегодня историю расскажу я. В том виде, в котором она дошла до наших дней из уст сказителей.

И царица, тихонько наигрывая неторопливую грустную мелодию, повела повествование.

Вперед, сквозь стены, лети, Душа! Что ты видишь там, вдали, устремляя взор свой к туманному горизонту? Видишь, встает золотое солнце, медленно выплывает оно, и лучи его целуют землю. Видишь, как засияло все вокруг!

Роса – слезы природы – сверкает, похожая на россыпь бриллиантов в бликах света. В воздухе разливается дивный аромат. Благоухающее утро. Певчие птицы, радуясь, возвещают о пробуждении земли.

Смотри! Вот выводит стадо молодой пастух – любимец природы. Знаешь ли ты этого стройного юношу с золотыми волосами и отражением вечно голубого неба в глазах? Нет? Тогда смотри и слушай. Я расскажу тебе…

Каждое утро выводит пастух стадо в зеленую ложбину, где протекает серебристый ручей с дном из острых камней. Тонкие ивы склоняют к воде ветви, любовно ее лаская.

И играет пастух на свирели, извлекая простую, но прекрасную мелодию. И даже птицы замолкают, завидуя этой песне.

А теперь смотри туда! Смотри – мелькает вдали чья-то фигура. Она приближается, и ты видишь, что это юная дева в странной одежде. Ее белое платье колышется от дуновений свежего ветра, приоткрывая стройные ноги, обутые в прозрачные сандалии из лепестков роз. Девушка словно пришла из страны небесных духов.

Видишь, он мечтает о ней, глупый юноша. Она приходит к нему в грезах. Волшебных грезах коварной любви.

Бедные, бедные маленькие мотыльки, куда летите вы? Зачем вам это пламя?

Каждое утро ждет он, нетерпеливый, когда спустится она прогуляться к звенящему ручью. И каждый раз замирает сердце, стоит увидеть вдали ее силуэт.

И так мечтал он о ней, видел любовь в своих снах. Любовь, невозможную меж ними.

… И так играла она. Создание скуки, дитя пустоты. Убитый ложью, свет давно погас в ее душе. Она играла, ослепленная равнодушием, не задумываясь о том, что игры бывают жестокими.

Видишь, поет ей пастух на свирели и, от счастья пьяный, ощущает ее жаркое дыхание. И яд поцелуев кружит голову.

Но однажды она не пришла. Не пришла и на следующий день. А вот уже и череда дней пронеслась – но она так и не появилась. А свирель пела жалобно, звала ее.