В кафе вошел мужчина. Сквира на него даже не взглянул, да и тот не обратил на капитана никакого внимания.

…Юрий-Болеслав стал настоящим монархом. Он стал проводить реформы, начал что-то переиначивать, неожиданно обернулся открытым врагом Польши, повел борьбу против бояр. Через пятнадцать лет после коронации он умер от яда. И будто один и тот же рок висел над всеми правителями королевства Руси — Юрий-Болеслав был убит до того, как успел обзавестись детьми…

Вновь пришедший мужчина направился с чашкой ячменного напитка в руках к пустующему столику рядом с Северином Мирославовичем. Их взгляды встретились, и оба замерли, пытаясь вспомнить, где они уже друг друга видели.

— Как дела в Доме пионеров? — опомнился первым Сквира. Он поднялся и протянул руку.

— Ничего, неплохо, — Гаврилишин пожал ее. — Можно к вам?

Северин Мирославович сделал широкий жест рукой, и Сергей Остапович аккуратно опустил на столик свою чашку. Плюхнулся на стул и стал помешивать ложкой горячий напиток.

Снова хлопнула дверь, Сквира обернулся. Очередная мамаша с сынишкой.

— Ждете кого-то? — спросил директор Дома пионеров.

Сквира пожал плечами.

— Видел вас на похоронах, — невпопад сказал Сергей Остапович. — Много людей пришло. Как ни крути, Орест Петрович был человеком известным. — Он помолчал немного. Сделал глоток. — Да и любили его многие… А теперь вот и Генка… Говорят, его убили. Это правда?

— Похоже, что да. Версия о самоубийстве, во всяком случае, больше не рассматривается.

— Подумать только! — Сергей Остапович покачал головой. — В нашем-то городе! Два убийства! Неслыханно! — Он сокрушенно вздохнул. — Гену-то за что было убивать? Совсем молодой. Никому зла не успел причинить. Хороший, добрый парень. Немного чудил по молодости лет, конечно… Вы знаете, весьма тягостное ощущение — знать, что человек, с которым ты разговаривал всего несколько дней назад, мертв. Пустота какая-то на душе. И растерянность. Непонятный, необъяснимый мир…

— А когда вы в последний раз видели его? — автоматически спросил Сквира, покосившись на очередную посетительницу кафе.

— В субботу, кажется… — Гаврилишин наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Потом кивнул и уже увереннее сказал: — В субботу. Мы с женой и сыном были здесь, в этом кафе. После кино, знаете, ребенок попросил мороженого, а я не смог отказать, хоть и поздно уже было… Да и жене захотелось посидеть где-нибудь. Оторваться от кухни…

— А Гена? — вернул его к теме Сквира.

— А что Гена? Он был с компанией. У каждого по бутылке водки. Сразу стали горланить что-то. Матерились. Я уже хотел было возмутиться, но тут вмешался кто-то из «Лакомки». Знаете, это ведь детское кафе, тут особая атмосфера. Здесь пьяная компания совсем не уместна…

— И что было дальше? — наклонился вперед капитан. — Ну, с Геной?

— Его выставили. Он посопротивлялся и ушел. И утащил компанию за собой. Будете смеяться, но он и меня звал. При жене и ребенке! Будто я с ним хоть раз пил! Я думал, буду на него всю жизнь после этого злиться, но вот… Такое случилось…

— А куда Гена пошел отсюда? — перебил его Сквира.

— Не знаю. Куда-то подались…

— А вы из той компании кого-нибудь знаете?

— Ну, — Гаврилишин опять наморщил в раздумье лоб, — может, Надю?

— Надю?

— Надя Сивоконь из кройки и шитья… — он остановился, потом тихо рассмеялся. — Что я такое говорю! Конечно, не из кройки и шитья. Она в тот кружок не ходит уже лет шесть, не меньше. Теперь она взрослая. Студентка. Учится в техникуме на мелиоратора…

В очередной раз хлопнула дверь кафе, и снова это была не Богдана.

Сквира взглянул на часы. Время стремительно приближалось к двум. Похоже, девушка уже не придет.

— Слушайте, — сказал он, — я вдруг понял, что у меня в деле не хватает графика поездок Ревы. Вы же, наверное, можете его составить? Мне нужно за прошлый и этот годы. Или, может, посоветуете кого-нибудь?

— Ну, дочка Ревы должна знать… — растерялся Гаврилишин.

— Когда Орест Петрович в Днепропетровск приезжал, она, и правда, знает, — согласился Северин Мирославович, — но ведь он не только к ней ездил? Конференции, выставки, симпозиумы всякие? В отпусках, в конце концов, он ведь тоже бывал?

— В отпусках? — неуверенно переспросил Сергей Остапович. — Ну, это, скорее, на кирпичном… Там должны заявления его храниться. Правда, он уже почти полтора года на заводе не работает… — Вдруг на лице Гаврилишина засияла улыбка. — Слушайте, а ведь у меня все это есть! И за прошлый год, и за этот! Как я сразу не додумался?! Орест Петрович ведь писал заявления на отпуск и в Доме пионеров! Без этого, сами знаете… Совместитель — не совместитель, без разницы. Любая проверка… Я ему никогда не отказал бы, но бумага все же требовалась. И на календарные отпуска и, уж тем более, на кратковременные, без содержания!

— Ну вот и отлично! — кивнул Сквира.

— Только на совсем короткие отлучки из города он мне заявлений не оставлял, — осторожно добавил Гаврилишин. — Рева работал у нас лишь по четвергам, так что, если уезжал между пятницей и средой… Но если на неделю или дольше — все это у нас есть!

Опять открылась дверь. Капитан обернулся, но увидел пожилую женщину с двумя детьми. Едва войдя в кафе, дети радостно бросились к витрине с пирожными.

Капитан направился к прилавку, к телефону, который виднелся за спиной продавщицы. В том, что ему позволят сделать звонок, Сквира не сомневался. Но вот что сказать Богдане, он не знал.