Мы же с ним пошли с начала к начальнику королевской стражи. Согласно характеристике Тилля, это был довольно недалёкий, но вполне надёжный человек, верно служивший моему отцу. Он всем сердцем ненавидел интриги, а в людях ценил приверженность идеалам чести. Идеальный служака и охранник.

— По-хорошему, те… — Тилль осёкся и поглядел на сопровождающих нас слуг, — По-хорошему, Вашему Величеству нужно везде ходить с охраной. Хотя бы пара человек…

— Понимаю, — скрипнул зубами я. — Но — авторитет и репутация. Мне не нужны шепотки, что король боится нападения в собственном замке. Не нужны обвинения в слабости или трусости.

— Если Ваше Величество падёт жертвой нового покушения, ему будет решительно всё равно, что эту смерть назовут героической, — кажется, Тилль решил надо мной поиздеваться. Я ответил ему холодным взглядом, а от дальнейшего разговора меня спасло то, что мы пришли.

Беседа с начальником охраны была краткой. В тронный зал будет прислано как можно больше стражников, причём из самых надёжных, и сам начальник лично.

Спустя пять минут мы сделали ещё одно приготовление — велели явиться в тронный зал Колтри, придворному магу, и подстраховать нас на случай ещё одной атаки тёмных сил. Когда с этим было покончено, мы собрались с духом — и тоже направились в тронный зал.

Перед входом я остановился.

— Много ли уже собралось? — спросил я одного из слуг. Тот слетал внутрь и доложил:

— Не хватает двух или трёх человек, Ваше Величество, и тех ждут с минуты на минуту. Да ещё двух нету в замке.

— Тогда ждём их, — я присел на скамью. — Король появляется последним.

Тилль согласно кивнул.

Опаздывавшие прибыли спустя десять минут; я встал, сделал знал слугам и Лорби, и в зал через мой, королевский, вход, вышел церемонимейстер.

— Его Королевское Величество, Геневис Первый! — объявил он на весь зал. Я не мог видеть реакции царедворцев, но готов был поклясться, что некоторые из них поморщились.

И я вошёл в зал. Неспешным, степенным шагом я поднялся по ступенькам к трону и уселся на нём, оглядывая с возвышения всех собравшихся. Тилль шёл за мной, держась на почтительном расстоянии, и сел на кресло, стоящее чуть ниже и сбоку от трона — кресло королевского советника.

По залу пробежал лёгкий гул. Судя по всему, некоторые царедворцы уже знали о назначении Лорби, несмотря на наши предосторожности. Но явно не все и даже не большинство.

— Почтенные сэры, — начал я. — Как все вы знаете, не далее чем позавчера я стал жертвой гнусного предательства и покушения.

Зал молчал, ловя каждое моё слово и гадая, нельзя ли извлечь из ситуации выгоду.

— Перед тем, как быть поверженными во прах, — я выверял всё, что скажу, — предатели прилюдно признались, что мой отец также пал жертвой их козней. Это значит, что заговор сидит глубоко, и арестом трёх его глав — моей двоюродной сестры Килетты, епископа Растонского и сэра Крилона — не обойтись. Чтобы выкорчевать заговор, мне придётся рубить под корень.

Тишина в зале стояла без малого гробовая.

— Поэтому, — я сделал паузу, — первое. Сэр Тилль Лорби назначается — а точнее, уже был назначен вчера — королевским советником. С момента назначения он — второе лицо в стране, и всякий его приказ, который не противоречит моему, должен быть исполнен беспрекословно.

Снова шёпот, снова гул. Пусть поудивляются. Главное — впереди.

— Все последующие назначения и указы, — я дождался, пока шум стихнет, и торжественно заговорил снова, — также нерушимы и не обсуждаются. Корни заговора забрались слишком далеко. Поэтому некоторые из царедворцев, которые подозреваются в участии в нём, будут смещены со своих должностей немедленно и заключены под стражу.

На этот раз шум был куда громче.

— Это ещё не обвинение! — я повысил голос, перекрикивая гул. — Это всего лишь подозрения! И если они не подтвердятся — невиновный будет отпущен на свободу и восстановлен в своей должности, а кроме того — получит богатую награду за все доставленные неудобства!

На самом деле, сомнения у нас с Тиллем были только по поводу двух человек — вина всех остальных была очевидна. И я начал называть имена.

Реакция обвиняемых была разная. Кто-то шипел что-то яростное и, похоже, непристойное (с трона было плохо слышно, что именно), кто-то шёл навстречу поджидающим его стражникам гордо, не сгибая головы, кто-то бледнел и симулировал обморок…

Когда всех подозреваемых вывели из зала, я снова заговорил.

— Это были те, кто обвиняется в самом страшном преступлении — в измене против своего короля. Однако если и другие преступления, поменьше. Такие, как преступная халатность, ненадлежащее исполнение обязанностей.

Ожидающие самого страшного царедворцы замолкли. Может быть, начни я с этого — они бы кричали и протестовали. Но теперь, после того, как несколько десятков человек — и весьма влиятельных — увели в темницу, они боялись, что я могу сходу казнить того, кто скажет слово против.

— Некоторые из вас останутся на своих должностях, — объявил я. — Другие будут смещены — в том случае, если исполняют свои обязанности недостаточно хорошо. Однако я ценю вашу верность, и каждый из тех, кто будет снят сегодня, получит другую должность при дворе.