Русский народный календарь, не забытый и поныне, сохранил в себе много языческих праздников и обрядов, но, конечно, испытал на себе огромное влияние христианства. Центральное событие – встреча со сверхъестественным, переместилось в церковь, а языческое действо за околицей села приобрело в основном игровой характер. Все же еще столетие или тем более два столетья назад древнее языческое содержание различных обрядов было достаточно живо. Об этом можно судить хотя бы по «Вечерам на хуторе близ Диканьки» Гоголя или менее известным романам Сергея Клычкова, местом действия которых оказывается район Дубны в Подмосковье.

Главнейшие праздники земледельческого календаря, совпадавшие с зимним солнцеворотом, встречей весны и наступлением лета, слились в народном сознании с главнейшими христианскими праздниками: Рождеством, Пасхой, Троицей. Так сложилась на Руси система языческо-христианского календаря. Зимние праздники (святки) охватывают период, следующий непосредственно за Рождеством. Святки связаны с почитанием божества (коляда, осень), символически представляемого снопом или караваем, что позволяет говорить о нем, как о воплощении прошлого и будущего урожая. Для этих праздников характерна особая атмосфера веселья, гуляний ряженой молодежи и исполнение особых песен – «колядок» или «щедровок». С другой стороны, святки – время гаданий о будущем, особенно девичьих гаданий, описанных Пушкиным в «Евгении Онегине». Время после солнцеворота представлялось в древности временем активизации всех сил природы, в том числе и таинственных связей человека с миром сверхъестественного. Христианская традиция обозначила конец этого периода праздником Крещения.

В полной мере победа жизни, солнечного начала соединялась в сознании славянина с циклом весенних праздников.

Их пролог – это проводы зимы, масленица, праздник, широко выплескивавшийся из дома на улицу. Знаменитые масленичные блины символически изображают набирающее силу солнце, катание с высоких гор должно обеспечить рост растений, сжигание страшных чучел и взятие снежных городков способствует концу холодов и скорейшему приходу весны.

Окончательное пробуждение природы в русской крестьянской культуре постепенно оказалось связано с праздником Пасхи – Воскресением Христовым. Здесь победа природы над зимним оцепенением фактически отождествилась с победой духа над страхом смерти и грехом. Как писал Борис Пастернак:

Пасхальный праздничный цикл заканчивается праздником Троицы, который сопровождается украшением церквей и домов ветвями с молодой зеленью. Это во многом праздник растений, набирающих силу роста. Четверг перед Троицей называется «семик» и отмечается как день, связанный с культом «заложных», т. е. похороненных не по обряду покойников, которым приписывается влияние как на растительность, так и на судьбу человека. Венки, которые молодежь в этот день бросает в воду и вешает на деревья, представляют собой дары утопленницам-русалкам.

Очень интересен у славян праздник летнего солнцеворота, совмещенный с днем памяти Иоанна Крестителя и обычно называемый днем Ивана Купала. Таинственная ночь накануне Ивана Купала, ярко описанная Гоголем, обнаруживает перед человеком все скрытые силы природы. Цветут папоротник, указывающий зарытые в землю клады, и разрыв-трава, отпирающая все замки. Ночная роса обладает целебной силой для людей и животных, утром «играет» восходящее солнце и т. д. Оберегаясь от могущественной в эту ночь нечистой силы, участники праздника жгут костры и прыгают через них. Для Ивановой ночи характерна и особая свобода отношений между полами, отвечающая достигающей апогея силе природного плодородия. Осенний праздник сбора урожая оказался связанным с днем Преображения Господня (19 августа), который также носит название «яблочного Спаса». Окончание сельскохозяйственного года соотносилось с праздником Покрова Богородицы (14 октября).

Кроме размеченного по календарю года, развертывается и «век» – жизненный цикл, в котором выделяются такие важнейшие события, как рождение человека, свадьба и похороны. У восточных славян в эпоху принятия христианства и даже позже жизнь человека не была самостоятельной, но входила как малая часть в общую судьбу рода. Недаром слова с корнем «род»: природа, народ, родина, родители и т. д. – очерчивают круг понятий, существенных и для современного русского человека. По мнению академика Б.А. Рыбакова, само слово «род» было именем одного из главных славянских божеств. Поэтому так важен свадебный ритуал, обеспечивающий помощь сверхъестественных сил, необходимую для продолжения родовой жизни. С другой стороны, предки-покойники как бы не выключались из рода и продолжали участвовать в общей жизни, покровительствуя живым потомкам. Отсюда важность выполнения ритуала похорон и дальнейших посещений могил умерших родственников.

Непременной частью всех древних ритуалов были танец и песня. В течение веков танец и песня сложились как средство вхождения человека в ритуальное действо. Музыкальное начало особенно способствовало контакту с окружающим миром как целостностью, контакту между участниками обряда и мощному эмоциональному подъему, освобожденному от сиюминутных чувственных желаний. Музыка как искусство, стоящее к человеку едва ли не ближе всех искусств, служит наилучшим способом выражения всего накопленного внутри. Вместе с тем ритуал придает этому выражению культурные, т. е. приемлемые для окружающих и человеческого коллектива в целом, формы. Происходит отбор форм выражения, создающий народное искусство, в котором мы встречаемся, с одной стороны, с облагороженным в высокой степени понятием о человеке и человечности, а с другой – со смело разворачивающейся игровой стихией. Именно игровая стихия в языческом ритуале как бы уравнивает человека и бога. Достаточно вспомнить о том, что в греческой мифологии смех постоянно сопутствует богам Олимпа.

Русская обрядовая песня нам хорошо известна по записям двух прошлых веков и как поэтическое, и как музыкальное произведение. Некоторые песни, особенно свадебные и похоронные, полны проникновенного лиризма, впечатление от которого усиливается благодаря почти безграничному растягиванию гласных при исполнении. И.С. Тургенев слышал в русской песне «неподдельную глубокую страсть, и молодость, и силу, и слабость, и какую-то увлекательно-беспечную скорбь». Игровое, озорное начало также достаточно выражено в русской песне. Об этом можно судить по популярной и в наши дни частушке.