Пока же Дану оставалось только ждать и гадать — почему умная и способная идти до конца Марфа-Посадница, бывшая ярой противницей Москвы и обладавшая значительным влиянием, через сына — посадника и своих сторонников в «осподе», на политику Новгорода, сама не пришла к такому, казавшемуся столь очевидным, решению — готовиться к войне с Москвой заранее и серьезно? И ограничилась лишь призывами о помощи к непопулярному в Новгороде литовскому князю, он же польский король… Неужели все дело в косности мышления бояр Господина Великого Новгорода? Неспособности выйти за какие-то рамки?

Ну, а, пока, суть да дело, Дан продолжал борьбу за собственное благополучие или иначе — претворял в жизнь свой бизнес-план. Спрос на изделия «Домаш энд Дан» неделю за неделей или по-новгородски — седмица за седмицей все больше увеличивался. И уже необходимо было думать о расширении производства. Что Дан, с согласия Домаша, и начал делать — искать новых работников.

Двое художников-подмастерьев, толстый Домажир и относительно юный, по еще остававшимся с той жизни, в 21 веке, понятиям Дана, 15 летний Нежка, оба коренные новгородцы, сами пришли к нему, прослышав о том, что мастер Дан набирает художников в мастерскую. Остроносый, медлительный, грузный Домажир, здорово напомнил Дану бессмертный образ «торрр-мо-о-сса эстонца». 17 лет от роду, лохматый — в смысле, с во все стороны «расположившимися» на массивной голове густыми темными волосами, Домажир перешел к Дану из местной артели художников-богомазов, где числился в роли вечного неудачника-подмастерья. К удивлению Дана, парень был вовсе не из мастеровых новгородских, а из довольно богатой семьи «житного человека» — его отец владел изрядным участком земли недалеко от Новгорода и держал на пристанях Волхова несколько артелей грузчиков. Нежка же, бывший на 2 года старше Зиньки — Зиньке, как выяснилось, все-таки, было 13 лет от роду — являлся, можно сказать, потомственным живописцем. Но писать иконы ему, как и Зиньке, было скучно, да и что греха таить, бедно — конкуренция среди богомазов царила жестокая и хорошо зарабатывали на этом поприще лишь немногие, а парень в свои 15 лет уже являлся настоящим материалистом. Вот, Нежка и решил податься к литвину, обосновавшемуся в слободе за Гончарным концом, литвину, уже известному в Новгороде своей нестандартной росписью. Тем паче, среди богомазов новгородских, с пренебрежением относившихся к такому ремеслу, как роспись кувшинов, горшков, кисельниц и остального, никто слова худого о Дане сказать не мог, ибо сей мастер за работу платил исправно и не обманывал.

И Домажир и Нежка честно сдали устроенный им Даном экзамен, сдали довольно неплохо — неплохо, потому что с предложенным им заданием они справились, но, все же, хуже, чем в свое время Лаврин и Зинька. Однако, учитывая, что Лаврин и Зинька были уникумы — по мнению Дана, а самородки-уникумы толпами по Новгороду не шатались, Домажиру и Нежке был предоставлен шанс. Их приняли в мастерскую Дана энд Домаша… — пусть предусмотренные уговором с Домашем три месяца еще не закончились, но, учитывая, даже более, чем успешно идущие дела, Домаш согласился пересмотреть ряд-договор, и доля Дана с изначальной четверти поднялась до одной трети. А заодно Дан стал официальным совладельцем «фирмы «МДД» и заместителем Домаша по, так сказать, производственным вопросам. То есть, гончарная мастерская Домаша официально превратилась в фирму «МДД» или дружину — по-новгородски, имеющую двух владельцев и совместный капитал.

— Первое в Новгороде капиталистическое предприятие, — пошутил было Дан, но Домаш его не понял и Дан замял эту шутку…

Итак, Домажир и Нежка отныне числились в штате мастерской. В качестве учеников художника с полагающимся им денежным вознаграждением. Естественно, зависящим от продажи расписанных ими сосудов. И, само собой разумеется, с перспективой дальнейшей самостоятельной работы, если новые кандидаты окажутся толковыми — и без всякой перспективы, кроме пинка под зад, ежели данные индивидуумы будут тупить и ничему не научатся.

Поскольку дел у Дана было «за горло», обучение новеньких он, с чистой совестью, свалил на безответного Лаврина. Ведь Лаврин уже с месяц работал самостоятельно, без неусыпного контроля со стороны Дана — в отличие от Зиньки, которому приходилось периодически, если не подправлять рисунки, то давать по шее, чтобы не рисовал на корчагах непотребное. А, именно — разного вида и размера чертей с сельскохозяйственным инвентарем — вилами в руках. И, ведь, как рисовал, паршивец! Каждая черточка видна была, несмотря, что на глине… Дан уже не раз пожалел о том, что, как-то ближе к вечеру, в выходной, будучи слегка навеселе от бражного меда, принялся рассуждать о последней воскресной проповеди отца Михаила — церковь попа Михаила посещали все работники Домаша… Ну, может, за исключением таких, как Зинька. Юный художник жил в Неревском конце и ходил с родителями в свой приход.

Отец Михаил имел неосторожность в своей речи коснуться «нечистой силы» и Дан тоже начал с нее, с «нечистой», но затем… Но затем «Остапа понесло», как писали в той, прошлой, жизни Дана, о похождениях знаменитого жулика Остапа Берта Мария Сулейман ибн Бендер-бея братья-литераторы Ильф и Петров. Не задерживаясь на общих характеристиках «нечисти», Дан сходу перескочил к такому, конкретному ее виду, как черти, после чего начал соловьем разливаться на эту тему, вспомнив, одновременно, не только пышную даму Солоху из еще советской экранизации произведения Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки», и, естественно, ее, покрытого шерстью, с хвостом и свиным рылом, ухажера, но и веселых тружеников кипящего котла и острых вил из произведения Янки Мавра о приключениях юных пионеров под землей. А заодно с этими персонажами, Дан вспомнил и кучу похабных, и не очень, анекдотов о разных выходцах из царства Люцифера. Как назло, именно в это время на подворье принесло Зиньку… Зиньку, которому гончарная мастерская — и не только ему — с тем новым ритмом, новым укладом, новыми идеями, короче, всем тем новым, что привнес Дан в работу мастерской, в последнее время стала милее, чем дом родной.

Да, справедливости ради, стоит сказать, что наниматься на работу к Дану приходили четыре человека, но двоих, слишком «быстрого» сына костореза с Неревского конца и еще одного потомственного, но излишне заносчивого отпрыска семьи новгородских богомазов, Дан, после устроенного им экзамена, отправил туда, откуда они пришли. Один был просто криворук, а второй… Дан посчитал, что заносчивый потомок новгородского богомаза, к тому же обладающий весьма сомнительным художественным даром, ему и нафиг не нужен. Кстати, кроме учеников художника, на работу — благо возросший доход и место позволяли — в сарае немножко навели порядок и тут же нашлось место для еще одного гончарного круга, который незамедлительно и поставили — наняли еще одного гончара, молодого новгородца Якова с Людинова конца. Вся семья Якова, родитель и братья занимались гончарным ремеслом, но в последний годы дела у них шли ни шатко ни валко и, недавно женившийся Яков, получил родительское благословление попытать счастья на стороне. Привел Якова Вавула, которому Дан поручил поспрашивать соседей по улице на предмет работы по найму. Дану требовались люди, а Вавула жил в квартале гончаров, иначе называемом — Людинов конец. Дан лишь предупредил Вавулу, что гончар нужен работящий и умелый, способный делать все — от кисельницы и братины до простого горшка. Несмотря на молодость, 16 летний Яков таким и был.

Взяв на работу трех человек, а на деле даже четверых — подумав, Дан решил, что и Семену нужно взять в обучение помощника. Производство должно работать безостановочно, а, вдруг, Семен серьезно заболеет — это же с каждым может случиться — и надолго свалится? А медицина в Новгороде, как и во всем окружающем средневековом мире, того, не очень… Кто его тогда подменит? Вавула, конечно, может подменить, и Домаш тоже может, но… Разве сие хорошо? У Вавулы и у Домаша свои дела имеются. Кроме того, с запуском третьей печи, которая вот-вот будет готова, Семен замучается метаться между трех печей. Поэтому, Дан, пользуясь тем, что все производство висело на нем, задним числом поставив в известность Домаша, велел Семену, чуть ли не в приказном порядке, найти себе толкового ученика и помощника, что тот и пообещал сделать в ближайшее время. С помощником Семена Дан готов был заключить такой же стандартный договор-ряд, как и с Семеном, но уменьшенный в части денежных доходов, ибо некий процент должен был идти в пользу Семена, как учителя.