Ее губы широко распахнуты для меня.

Еще немного.

Несмелое движение ладонью вверх и вниз.

Я уже практически разучился думать, и мое тело живет лишь на чистых инстинктах.

Под таким углом очень хорошо вижу, как она облизывает меня сверху, как острый язык смахивает пару капель влаги, как будто я долбаная конфета с густой начинкой.

В груди все горит, и я только через секунду понимаю, что просто, мать его, не дышу! Что моему сердцу не хватает глотка воздуха, чтобы продолжать биться дальше.

— Хочу кончить тебе в горло.

Александра выгибает спину от моей грубой откровенности.

Опускает голову, вбирая меня так глубоко, как только может.

Полные губы обхватывают меня, рвут потребность растянуть удовольствие. Не хочу тянуть, хочу глубже в этот невинный рот. Что-то совершенно тупое и первобытное долбит в затылок: «Она твоя, демон! Никто не трахал этот оухенный рот! И никто не трахнет!»

Чувствую, как упираюсь в ее скользкое нёбо. Увожу бедра, чтобы Александра смогла выдохнуть — и вхожу снова. Быстрее и резче, глубже. Она сглатывает, но берет все, только до адской боли вонзает ногти мне в бедро.

Мой Бермудский треугольник пошло думает о том, что хочет отдать мне ведущую роль.

Я все-таки благословлен, хоть и не знаю, за что.

Приходится опереться на вторую руку, чтобы не упасть, когда начинаю двигать бедрами ей навстречу.

Я матерюсь, как сапожник, ускоряя собственные толчки.

Она не сразу, но ловит ритм, прячет зубы за губами и громко дышит носом. Но в ее маленькой груди урчит похоть, разбуженная ощущением власти надо мной.

Опустить взгляд на нее — плохая идея. Потому что от одного вида скользящего между ее губами на хрен почти лопающегося стояка я окончательно «еду».

Покорная. Послушная. И все же — главная сейчас.

Если откажется продолжить — я буду валяться у нее в ногах, как щенок, и выпрашивать еще порцию в обмен на все звезды того и этого мира.

У меня зудит между позвонками, потому что я все-таки слишком сильно выгибаюсь назад, проталкивая член в ее горло так глубоко, как только возможно. И снова не способен дышать, потому что тяжело кончаю ей в рот. Раз и еще раз, и еще. Как будто делаю это впервые в жизни. А когда она глотает, я понимаю — ни хрена мне не легче, мне еще хуже, чем было.

Мне мало.

Мне теперь всегда будет мало моего Бермудского треугольника.

Обхватываю Александру двумя руками, увлекаю за собой, потому что заваливаюсь на бок, почти уверенный, что моему бессмертию давно крышка, и через пару секунд сердце просто на хрен лопнет в груди. Тяжелые частые удары лупят по венам, как будто кто-то большой и сильный использует меня вместо музыкального инструмента, только вместо мелодичных звуков я то рычу, то хриплю.

Овечка поджимает ноги, пытается свернуться в комочек, так что приходится почти силой втиснуть колено ей между ног и осторожно переложить на себя.

— Что ты… — пытается отвернуться она, когда завожу волосы ей за спину, но непослушные пряди все-равно валятся с плеч.

— Хочу на тебя смотреть, — плотоядно улыбаюсь я.

Ее мысли настолько очевидны, что приходится уложить обе ладони ей на задницу и выразительно сжать, пока она не начинает пищать от негодования. Вот теперь, когда я привлек внимание своего Бермудского треугольника, самое время сделать внушение. Сейчас, после ее чумового рта, для этого не самое подходящее время, но Овечке нужна передышка. И я убежден, что разговор станет большим шагом к нашей дальнейшей благополучной половой жизни.

— Овечка, то, что ты сделала — это было просто охуенно, — говорю без обиняков и поглаживаю пальцем ее припухшие губы. В башку снова лезет образ ее невинного рта вокруг моего члена, и я с трудом держусь, чтобы не поерзать возбуждением об ее плотно прижатый живот. Одного только минета, даже такого классного, мне точно мало, чтобы утолить «голод».

— Я не очень хороша в этом, — хмурится она, косо поглядывая мне в глаза.

— И поэтому я кончил как пацан, героически продержавшись примерно минуту. — На самом деле для меня это действительно позор, но в тот момент я не хотел издеваться над своим членом, пытаясь сдерживаться и растягивать удовольствие. Вероятно, ни хрена бы не смог все равно. — Когда девушка «не очень хороша», — передразниваю ее угрюмость, — мужчина не хочет трахнуть ее рот так, словно это последний секс в его жизни.

— Ты в курсе, что женщинам не нравятся матерящиеся мужчины? — Вот теперь она смотри глаза в глаза и щурится, явно собираясь наставлять меня на путь истинный.

— Да ладно, правда? — Перекладываю ладонь ей на талию и фиксирую в одном положении, все-таки поддавшись искушению сделать несколько выразительных толчков. — Расскажи-ка мне, маленькая девственница, что там еще не любят женщины.

Она на полном серьезе открывает рот — и я нагло гашу ее попытки движением бедер, посылая член в район ее интимности, но не входя внутрь.