— Я назову его Рамштайн, — выдает она с таким видом, словно открыла еще одну планету.

— Мне нравится, — соглашаюсь я, мысленно утешаясь тем, что для меня он так и останется тварюшкой.

После ужина собираю посуду и степенно закладываю ее в посудомойку, пока Александра крутится рядом. Чувствую, что у нее уже закрались подозрения о моем нежелании получать даже ее случайные прикосновения: неуверенность носится в ее мыслях, словно разбуженная летучая мышь. Но Овечке нужны опровержения, поэтому она снова и снова пытается случайно задеть меня локтем или даже наступить на ногу. Но я всегда на шаг впереди и оставляю мой Бермудский треугольник ни с чем. Под конец, когда она тянется, чтобы поблагодарить меня за помощь чмоком в щеку, совсем уж откровенно ухожу в сторону и говорю:

— Считай, это был мой вклад в общее дело.

Пафос и идеализм этой фразы заслуживают революционного слогана!

Ну и чтобы добить ее окончательно — и себя заодно — демонстративно забираю подушку и верхнее покрывало с кровати.

— Буду спать на первом этаже, — говорю с самым безразличным видом, на который способен, а это, поверьте, не просто, потому что я прекрасно знаю, как утром меня будет ломать и выкручивать.

— Локи! — злится она и даже топает ногой.

— Никаких рук — ты же сама хотела. Завтра верну тебя домой целой и невредимой.

До ее вздоха облегчения я был уверен, что нащупал брешь в идеальной защите, но теперь, спускаясь по лестнице, чувствую, как за мной тянется поганый шлейф упущенных возможностей. Старею, разучился манипулировать женщинами.

Каким-то образом даже начинаю дремать, хоть на диване жестко и скучно, и я не привык спать так, чтобы ноги свисали на пол, как лапша.

Закрываю глаза.

А открываю, когда чувствую возню рядом.

— Блин, псина! — Слепо луплю ладонью по воздуху и слышу короткий судорожный вздох.

— Между прочим, это ты на меня ошейник одел, — ворчит Александра и быстро, пока я продираю глаза ото сна, ныряет ко мне под покрывало.

Совершенно… голая.

В одних только испуганных мурашках по всему телу.

— Раз у нас уже все равно все было… — Она стыдливо подтягивает покрывало до самого носа и набирается смелости, чтобы продолжить. — То я хочу хотя бы знать, как это.

Ну ни ёб твою мать, а?

Наверное, надо мной уже громко ржет вся Тень, потому что, если бы в моей голове было чуть меньше пошлых мыслишек, там бы осталось место для искреннего и заслуженного хохота над самим собой. Я раздевал ее глазами, я устроил ей феерический оргазм, я буквально трахал ее сны всю ночь напролет, соблазнял своей классной задницей и даже, блин, купил долбаного щенка! И ничего из этого не подействовало. Зато стоило свалить из постели — и вот, пожалуйста, мой Бермудский треугольник решил сменить координаты, не придумав ничего лучше, чем разместиться на моем неудобном и узком диване.

Никогда не думал, что скажу это, но… Бля! Мне нужно подумать!

Вот только понятия не имею, как думать, если рука Александры запросто, как будто так и надо, ныряет под одеяло и недвусмысленно спускается вниз по моему животу.

— Полегче, детка!

Стоп.

Это я сейчас сказал?

Овечка смотрит на меня огромными перепуганными глазищами, одергивает руку, словно мой член вдруг превратился в ядовитую змею, которую она только чудом не успела схватить за голову.

— Пппп…пппп… — Овечку трясет на все десять балов по шкале Рихтера. Еще немного — и ее офигенная задница встретится с полом. — Ппп…прости! — с облегчением почти выкрикивает Александра.

Барахтается в покрывале в поисках пути к отступлению, но чем больше пытается, тем сильнее запутывается. А я даже вроде как пытаюсь ей помочь и понятия не имею, зачем.

— Сссс… Сссс… — Овечка закатывает глаза. — Сссспасибо!

Высовывает наружу сперва ноги, потом руки, а потом откидывает покрывало, совершенно забыв, что пришла ко мне абсолютно голая. Встает, всхлипывает, но пытается показать, что ее случившееся совсем не задевает. Ну и вот куда я, по-вашему, смотрю, когда передо мной сто шестьдесят сантиметров классного упругого тела с аккуратной грудью, дерзкой задницей и красивыми ножками? Исключительно в ее глаза, и даже для меня это что-то новенькое. Двести лет живу, а такого за собой раньше не замечал. Если бы у меня уже не стоял, как каменный, я бы побился об заклад, что и у демонов искушения бывают те самые досадные промашки, о которых мужики не рассказывают даже лучшим друзьям.

— Извини, что я тебя не возбуждаю! — орет эта фурия на весь дом. — И прихожу к тебе со всякими… поползновениями!

Что за на хрень она несет?

Откидываю покрывало — и Бермудский треугольник цепко хватает мой стояк взглядом, так сильно краснея, что румяные щеки хорошо видны даже в темноте комнаты.

— Похоже, что ты меня не возбуждаешь? Ну, Овечка? Ты же медик! Это все-таки эрекция или что-то с членом? Может, у меня аллергия на бананы, и я принципиально пухну в стратегически важных местах? — Отлично, зашибись. Вот теперь уже и я ору, а когда я ору, в квартире дребезжат стекла, и, поверьте, я не преувеличиваю.

Но Александру такая мелочь, как свирепый демон, совершенно не смущает и не успокаивает.

— Прикройся! — приказывает она.

— Я сплю голый, детка! И прекрати делать вид, что тебе не нравится вид.

— Тоже мне, видали и лучше!

А вот сейчас очень важный момент, и меня на нем «клинит». С одной стороны, я знаю, что ничего, кроме вялого недоразумения своего бывшего она точно не видела, иначе бы не смотрела на меня, как школьница, отрывшая под родительской кроватью свежий номер «Плейбоя». С другой стороны, это ее «видали и лучше» выкорчевывает к хренам собачьим все терпение. Я знаю, что Александра врет и говорит это для красного словца, но я уже сорвался с катушек.