Прелесть бытия потомственной магичкой.

— Бемэ хэннинт э хинью ле до грэста. Хейль мо гли, эгс, мата шэ э вэйр до холь, фрэгур эн глиэх!

…«судьба моя будет определена милостью твоей. Внемли же моему зову, и, если будет на то твоя воля, ответь на призыв»…

Трикветр на земле уже сиял так, что слепил глаза, заставив меня зажмуриться. Его свет отражался в кристалле, зажатом в моих пальцах, нагревшемся так, словно огонь полыхал не под ним, а в нём.

Нет, не разжимать пальцы. Не разжимать. Как бы ни было горячо.

— Форси эн дэм эгус эир, тинэ эгус эшке, солас эгус дархадас конвэру…

…«силами земли и воздуха, воды и огня, света и тьмы заклинаю»…

Ослепительный свет пробивался даже сквозь закрытые веки. Пальцы жгло — вместе со всей рукой: линии печати раскалились до знакомого ощущения жидкого металла на коже.

— …лахрию са хиркал шо, мар йел ар эн Диа мор Донн!

Последние слова — «явись в круге этом, о великий бог Донн» — сопроводил оглушительный треск.

Когда я поняла, что в темноте перед закрытыми веками плывут оранжевые пятна, то, почти непроизвольно разжав кулак, открыла глаза.

Линии трикветра медленно гасли, вновь обращаясь простой серебряной краской. Хрусталь из руки мелкими кусочками осыпался в пиалу у моих ног: огонь в ней потух, оставив лишь масло с чёрными обгорелыми частицами трав и цветов.

Передо мной были лишь тёмные поля. И, обернувшись кругом, я поняла — сзади тоже.

— Донн?..

Я лихорадочно огляделась, пытаясь понять, что же сделала не так. Достала графон, ещё раз проверила начертание рун. Всё было верно.

— Донн!

Нет, нет, не может быть! В чём дело? Слишком затянула с читкой заклятия? Слишком поздно зажгла огонь? Или просто не хватило силёнок открыть проход между мирами? Самонадеянная дурочка со второго курса колледжа…

Неужели я прошляпила свой единственный шанс спасти маму, себя, всех нас?

— Нет! — я яростно пнула пиалу, расплескав масло по земле. — Почему ты не пришёл?!

Лугнасадская ночь, как и следовало ожидать, хранила молчание.

Глубоко дыша, чувствуя, как глаза жгут обидные слёзы, я вышла из центра трикветра. Постояла какое-то время — надеясь, что этого от меня и ждали, что сейчас всё же вынырнут из темноты, или засмеются, или протянут когтистые руки, — но ничего не произошло. Тогда, закусив губу, чтобы не всхлипнуть, я резко вскинула руку вверх, и волшебный фонарик, всё ещё висевший над перекрёстком, стремительно взмыл в звёздное небо — чтобы медленно, подобно сигнальной ракете, опуститься обратно к моему плечу.

Когда на дороге показался свет знакомых фар, я, в последний раз тоскливо оглядевшись, перешагнула границу трикветра и побрела им навстречу.

— Почему так быстро? — спросил Эш, когда я села в мобиль.

— Ничего не вышло. — Я откинулась на спинку сидения, потирая обожжённую руку. — Он… он не откликнулся.

Никто ничего не сказал. Эш, отвернувшись, молча порулил обратно к городу, Рок сочувственно взглянула с переднего сидения, а Питер лишь обнял. Тепло, успокаивающе — но мне не стало ни тепло, ни спокойно.

Я снова чувствовала себя той испуганной девочкой, которая убегала из родного дома чуть больше недели назад. Потому что я упустила последнюю возможность остановить весь этот кошмар.

И что теперь нам оставалось делать, неизвестно.

— Предлагаю выпить.

Это было первое, что сказал Питер, стоило нам войти в дом.

— Вот ты и пей, — кинув ему ключи, устало вымолвил Эш. — А я пойду развеюсь.

Я молча смотрела, как брат выходит наружу, навстречу отзвукам и отблескам неугасающего праздника.

С тех пор, как я вернулась в мобиль, Эш взглянул на меня только один раз. Вернее, я поймала его взгляд в зеркальце заднего вида. И в глазах его стыло… осуждение? Разочарование? Я даже не знала, что страшнее.

Факт в том, что я не спасла нашу мать. И Эш прекрасно это понимал.

Что бы мы дальше не придумали, мама до этого момента уже наверняка не доживёт.

— Я за ним, — сказала Рок, взглянув на меня. — Присмотрю. Заодно проветрюсь, подумаю, что нам дальше делать.

Скользнула на улицу, аккуратно прикрыла дверь, и в доме воцарилась тишина.

— Я передумал. — Сжав мои пальцы, Питер повёл меня к лестнице. — Пойдём спать. Утро вечера мудренее.

Я переставляла ноги почти машинально. Глядя в пол, брела к своей комнате, и даже сев на кровать, прислушивалась к царившей в мыслях звенящей пустоте.

Что дальше? Что делать?..

— Моя прекрасная дама, ваша печаль разбивает мне сердце, — голос Питер перекрыл мягкий щелчок закрывшейся двери. — Позволите ли вы своему бедному рыцарю попытаться утешить вас?

Я даже не успевала вскинуть голову, как он сгрёб меня в охапку, затаскивая на кровать с ногами, прижимая спиной к стене. Обняв одной рукой, другой поднял мой подбородок. Я попыталась вырваться, но уступила, и Питер впился в мои губы так, что мне почти больно; почти так, как там, на башне, после танца на краю пропасти… вот только в тех поцелуях не было грубости.