– Ну, каково? – спросил автор после паузы, которую он, очевидно, отвел на то, чтобы постепенно умолкли «струны Орфея».

– Я не знаток в стихосложении и не могу судить, – честно ответил Княжнин, но, заметив, как снова стремительно меняется настроение посланника, поспешил исправиться: – Впрочем, действительно звучит как музыка.

Полагаешь, графине Залуской приятно будет сие услышать?

– Не имею чести быть знакомым с графиней, но, вне всякого сомнения, любой даме приятно слышать стихи, сочиненные специально для нее.

– Сказано недурно… Вообще речь у тебя правильная, книжная. А с графиней познакомишься нынче же. Отправляйся к ней, конечно, при полном параде, прочти сей стих, только попробуй заранее, а лучше всего заучи на память. А после скажешь, что барон Игельстром приглашает ее на приватный концерт маэстро Чезаре здесь, во дворце, в пятом часу.

– Увольте меня от этого, – сказал Княжнин, еще надеясь на то, что посланник шутит.

Отказываться не смей. Зачитаешь ты, у тебя славно получится. Голос у тебя хорош, эдакий мужественный, слова звучат четко. А я был бы смешон, говоря «ведь я суровый росс» со своим лифляндским выговором.

– Увольте меня, – повторил Княжнин, словно подтверждая, что произнесенные им слова действительно звучат четко.

Капитан-поручик Княжнин, вы направлены в мое распоряжение! Вот и потрудитесь выполнять то, что я вам велю! – потеряв терпение, прокричал Игельстром так громко, что просители, ожидавшие за дверью, наверное, вжались в кресла.

– Однако я не прислан вам в адъютанты. Мне поручена забота о вашей безопасности, ваше превосходительство. Любовные послания – не по моей части, – спокойно, в диссонанс с горячностью посланника ответил Княжнин.

– Так ты премного дерзок, капитан-поручик… Убирайся прочь!

– Как вам будет угодно. Однако я буду стараться выполнять то, что мне предписано, по своему разумению. И еще. Второе четверостишие, там, где про «красивый нос», лучше немного подправить, например, так: «Ее уста и нежные ланиты, и голос, коего милее в свете нет, и дивный взгляд, сердечный и открытый, могу ль я восхвалить, ведь я плохой поэт». Я, разумеется, так не считаю. Но вам о себе так выразиться вполне допустимо. К тому же, тут и «суровый росс» не упоминается.

Ни слова не говоря, Игельстром сел за стол и, обмакнув перо в чернильницу, стал торопливо записывать вариант с рифмой «милее нет – поэт». Княжнин тем временем поклонился и сделал несколько шагов к выходу.

– Погоди, – остановил его Игельстром. – Ты не только дерзок, но и лукав. Говорил, что в стихосложении ничего не смыслишь, а сам вон как складно придумал на ходу.

– Мой отец баловался стихами и преподал мне несколько уроков. Я их уже почти позабыл.

– Ладно, бог с тобой, коли ты такой гордый. Однако же «по своему разумению» действовать я тебе не позволю. Найдется и для тебя дело.

Было неясно, действительно ли посланник смягчился к Княжнину, или просто сдерживает гнев в благодарность за подаренную строфу.

– Я ведь не просто из собственной прихоти просил увеличить мое войско, – продолжил Игельстром снисходительно. – Существует заговор против присутствия России в Польше и Литве. Сие мне доподлинно известно. Заговорщики плетут интриги за границами Речи Посполитой, но есть они и в Варшаве. Так вот, дабы остудить их пыл, дабы неповадно им было даже строить иллюзорные свои планы, задумал я показать мощь нашего войска и на масленицу провести здесь, под Варшавой, маневры. На них будут приглашены король Понятовский, магнаты, министры всех европейских дворов. И обед будет дан прямо в поле, с таким же размахом. Задуман не парад, а именно маневры, нужно будет вдоволь пострелять из пушек. Так вот и озаботься, чтобы выбрать для приглашенных место, где они все будут хорошо видеть, пребывая при сем в полной безопасности. Ежели хоть волос упадет с чьей-то сановной головы – будешь в ответе.

– Нынче же займусь подготовкой. Будет ли уведомлен вашим превосходительством тот из генералов, кто готовит маневры, о данном мне поручении?

– Да, я дам тебе записку генерал-квартирмейстеру Пистору, дабы согласовывался с тобой.

– Еще я прошу подчинить мне роту дворцового караула поручика Протазанова.

Игельстром зыркнул на Княжнина недобро, снова начиная раздражаться, но пока сдержался:

– Ладно, будь по-твоему. Я знаю, Протазанов и без того уже дает тебе отчет.

– Позвольте, еще одно. Будет ли мне дана возможность знакомиться с донесениями наших агентов в Варшаве, хотя бы теми, которые могут помочь предупредить покушения заговорщиков? – продолжал раздражать Игельстрома Княжнин.