– Оный человек казачьей Кабаньей слободы [223] , живет на своем хуторе и прозывается Осип Коровка.

Наутро Пугачев и Алексей отправились к Коровке, куда и приехали вечером. Не доезжая до хутора, Пугачев послал Алексея спросить, примет ли их Коровка. Алексей пошел, хотя сам никогда не видал в лицо Коровку, а слышал об его гостеприимстве от других.

– Что ты за человек? – спросил Коровка.

– Я выходец из Польши, раскольник, житель Белогородской губернии, Валуйского уезда, дворцовой раскольнической слободы Черниговки, с реки Койсухи, Алексей Иванов, сын Коверин. Я привел сюда такого человека, который хочет пожить для единого Бога.

Алексей просил Коровку принять его спутника.

– А где тот человек? – спросил Коровка.

– Он стоит за хутором.

Коровка и Алексей отправились за Пугачевым.

– Вот, Осип Иванович, тот человек, – говорил Алексей, указывая на Пугачева, лежавшего в телеге, – который желает пожить Бога ради.

– Пожалуй, Осип Иванович, – повторил Пугачев, вставая, – прими меня к себе.

– Какого ты чина, – спросил Коровка, – и как тебя зовут?

– Я донской казак Емельян Иванов, сын Пугачев, иду за обозом Краснощекова, но хочется мне пожить для Бога ради, пусти меня пожить; на службе никак угодить Богу не можно.

– Я бы рад, – отвечал Коровка, – да не можно: я держал таких людей, да они меня часто грабили и совсем разорили; я боюсь.

Пугачев просил принять его хотя на несколько дней.

– Милости прошу, – отвечал на это Коровка, – поди, брат, за мной.

Путешественники прожили у него два дня. Пугачев снова просил позволения остаться, но Коровка не соглашался.

– Ну, делать нечего, – говорил Пугачев, – теперь поеду я за Кременчуг, там у меня осталось, когда шел из-под Бендер, много серебра и платья, потому что тогда за язвой ничего не пропускали. Взяв оное, поеду к Бендерам; слышно, что там генерал Каменский поселяет всякого и там жить будет свободно.

– Да, здесь вашей братии староверам жить нельзя, – заметил Коровка. – Вот я за крест и бороду страдал в Белгороде и с сыном лет семь, да дай Бог здоровья милостивой государыне, она дала свой о кресте и бороде указ, так меня и освободили. Я и тебя держать опасаюсь потому, что приезжают часто сюда команды. Когда ты в Кременчуг поедешь, наведайся Бога ради, и коли точно принимают, так когда поедешь назад, заезжай и скажи мне, я бы сам со всем домом туда поехал.

Пугачев обещал и отправился в Протопоповку. Там он отпустил Алексея Коверина и, оставшись один, стал думать о том, как бы достать себе паспорт. Коровка был его единственный знакомый в тех местах, и потому Пугачев решился извлечь из этого знакомства возможную пользу. Чтобы протянуть время и иметь возможность сказать, что был под Бендерами, Пугачев поехал из Протопоповки опять в Черниговку, но, встретив на дороге карантин, через несколько дней вернулся опять к Коровке.

– Что, Емельян Иванович, был ли под Бендерами, – спрашивал Коровка, – и селятся ли там?

– Селятся, – отвечал Пугачев, – только надобно самому туда ехать и выправить указ.

– Мне самому ехать туда невозможно, а возьми ты сына моего Антона.

– Я бы рад туда пойти и отыскать место для поселения, да только паспорта у меня нет.

– Для проезда я тебе дам свой паспорт, данный мне с сыном на год для торговли. С этим паспортом ты, Емельян Иванович, под моим именем туда и проедешь.

Пугачев согласился.

– Ты, – говорил он Коровке с уверенностью, – ни хлеба не сей, ни сена не коси, нонче непременно поедешь.

Взяв у Коровки на дорогу 50 рублей, пару лошадей и сына, Пугачев отправился в Кременчуг, оттуда в Крюков и далее к Елизаветинской крепости. По дороге Антон Коровка узнал, что под Бендерами никакого поселения нет, и сообщил о том своему спутнику [224] . Пугачев не считал нужным уверять в противном, потому что Антон Коровка был уже его сообщник. Он вез человека под чужим именем, на всех заставах, где прописывали паспорт, называл своим отцом, следовательно, подвергался такой же ответственности и наказанию, как и тот, кого он прикрывал. К Бендерам ехать было не для чего, надобно было избрать другой путь.

– Куда же нам теперь ехать, чтобы спасти себя? – спрашивал Пугачев Антона Коровку.

– Поедем в Стародубские слободы, – отвечал тот.

Приехав сначала в Стародубскую Климову слободу, они отправились потом в Стародубский монастырь к старцу Василию [225] , которому Пугачев признался, что он беглый донской казак, и спрашивал, где бы лучше прожить.

– Лучше не можно как идти в Польшу, – говорил старец. – Здесь много проходит всяких беглых, и отсюда только нужно перевести их через заставу, а там и пойдут они на Ветку [226] . Побыв там малое время, придут они на Добрянский форпост и скажутся польскими выходцами. А как есть указ, что польских выходцев велено селить по желанию [227] , то с форпоста дают им билеты в те места, куда кто пожелает на поселение. Со временем можешь и жену свою, хотя воровски, к себе достать и жить целый век спокойно.

Картина такой свободной жизни прельстила Пугачева, и он просил старца проводить его с товарищем как можно скорее в Польшу.

– Погодите немного, – отвечал Василий, – пока с теперешнего места перейдет застава, тогда я вас и провожу.

Ждать пришлось довольно долго, и Пугачев с Коровкой прожил у старца Василия недель с пятнадцать. Наконец старец вывел их на тропинку, по которой нельзя было двигаться иначе как пешему, и сказал, что это прямая дорога на Ветку. Здесь Пугачев оставался не более недели, а затем отправился на Добрянский форпост, где встретил множество беглых русских, выдерживавших карантин.