Шрифт:
– А куда же ты хочешь бежать? – спросил Пугачев.
– Коли в Русь побегу, то с женой, а если без жены, то хотя в Сечь Запорожскую.
– Как тебе туда бежать? В Сечь не попадешь, а на Руси поймают. В Запорожье, коли один пойдешь, по жене стоскуешься, а приедешь за ней, так тебя схватят. Итак, коли уже бежать, так бежать на Терек, там наши семейные живут, там народу много, рек и лесу довольно, прожить там будет способно, и тамошние жители стран-ноприимчивы. А сверх того, тамошнему атаману Павлу Михайлову и указ дан, чтобы таких тамо принимать. Тогда и я с вами поеду.
– И ведомо это лучше, – говорил Павлов, – мы все будем жить вместе.
Побег на Терек был решен, и Федосья Павлова, по совету брата и мужа, выпросилась у ротмистра съездить в Зимовейскую станицу под предлогом свидания с матерью. Получив билет, она отправилась с братом на Дон с тем условием, что муж ее с тремя товарищами бежит из Таганрога спустя неделю-другую, «для того, – показывал Пугачев, – что если он скоро за женой побежит, то ротмистр догадается, что и жена бежала с ним вместе, пошлет погоню и их тотчас схватят, за что и ему [Пугачеву] достанется, как подговорщику».
Павлов, однако же, не исполнил данного обещания, и едва только Пугачев с сестрой доехали до реки Тузловой, как Павлов с тремя товарищами нагнали их и объявили, что они бежали.
– Что вы это наделали, – говорил им Пугачев с упреком, – того и смотри, что нас поймают; ведь я говорил, чтобы помешкать недели две, а теперь вы погубили себя и меня.
Понимая очень хорошо, что дело сделано и укоризна неуместна, Пугачев забрал всех беглецов и отправился с ними в Зимовейскую станицу. Не доезжая до станицы, Федосья и трое беглецов остались в степи, а Пугачев, выждав наступление ночи, чтобы соседи не видели, привел зятя к себе в дом.
– Вот, матушка, – говорил он, – знаешь ли, зять-то хочет с женой бежать на реку Терек, да и меня зовут с собой.
Мать и жена ударились в слезы.
– Нет, не бойтесь, – успокаивал Пугачев, – я только провожу их через Дон, а сам никуда не поеду.
В ту же ночь он с зятем выехал в степь, где оставил зятя, а взял сестру. Пробыв часа два у матери, Федосья отправилась к свекру своему. Мать и жена снова принялись уговаривать Пугачева, чтоб он за Дон тех беглецов не перевозил и что ему за это будет беда. Пугачев согласился было, но зять, приходя по ночам, упрашивал его перевезти и ехать с ними вместе.
– Покажи нам дорогу на Терек, – просил зять.
– Ты за солью на Маныч хаживал, – отвечал Пугачев, – так поди той дорогой, и она доведет тебя до Терека.
По всему видно было, что Пугачеву не хотелось бежать на Терек, а зять, под предлогом указания дороги, непременно хотел утащить его с собой. Оба обманывали друг друга, и потому переговоры тянулись несколько дней. Наконец Павлов стал просить, чтоб он только перевез их через Дон, будучи уверен, что если Пугачев это сделает, то они найдут возможность увезти его с собой.
Видя неотступную просьбу зятя, Пугачев согласился, несмотря на слезы матери и жены, которых он уверял, что только перевезет через Дон, а сам не побежит.
– Статное ли дело, – говорил он, – чтоб я оставил отечество и поехал бы на Терек.
Посадив в лодку зятя, сестру и трех их спутников, Пугачев спустился вниз по Дону верст на семь, перевез их на ногайскую сторону, высадил на берег, а сам остался в лодке и отвалил от берега. Видя, что Пугачев их обманул, Павлов выхватил саблю и бросился в воду, но Пугачев успел уплыть. Спустя месяц или полтора Павлов с товарищами, не найдя дороги на Терек, вернулись в Зимовейскую станицу, были арестованы, отведены в станичную канцелярию, где и показали, что Пугачев перевез их через Дон и хотел бежать вместе с ними. Зная, что всем казакам, под страхом смертной казни, запрещено перевозить за реку беглецов, Пугачев, опасаясь наказания, взяв лошадь, бежал из дома и шатался по степи недели две. Когда захваченный хлеб весь вышел и ему есть было нечего, он вернулся ночью в станицу, где жена ему сказала, что мать и зять взяты в Черкасск и что и его также ищут. Тогда Пугачев решился сам поехать в Черкасск и, если можно, обогнать мать и зятя, чтобы под видом человека правого и ничего не подозревающего отделаться от наказания. Явившись к дьяку Колпакову, он представил ему тот же самый паспорт, который был выдан, когда он намерен был хлопотать об отставке.
– Я слышу, – говорил Пугачев, – что про меня говорят, будто я бежал; я не бегал, вот и паспорт.
– На кой же черт пишут, что ты бежал, – отвечал Колпаков, посмотрев паспорт, и отпустил Пугачева.
На другой день привезли мать и зятя, причем последний показал, что точно Пугачев перевозил его и хотел вместе с ним идти на Терек. Видев Пугачева накануне, Колпаков приказал его сыскать, но он бежал в станицу, где был арестован, снова бежал, скрывался в камышах и пролежал там двое суток. «Но как есть было нечего, – говорил Пугачев [213] , – также и холодно, ибо время было в Филиппов пост, то на третий день пошел в дом свой и, пришед, сказал жене, чтоб она никому не сказывала, и прожил в доме своем почти весь Филиппов пост скрытно. В доме же его не сыскали потому, что не могли старшины думать, чтобы, наделав столько побегов, осмелился жить в доме своем».
213
Показание Пугачева от 4 ноября 1774 г.
За два дня до Рождества Христова Пугачев оседлал лошадь и выехал из станицы, сказав жене, что едет на Терек, и если его там примут, то и за ней приедет [214] .
Переправившись через Дон, Пугачев, нигде не останавливаясь, приехал прямо в Ищорскую станицу к поселенным там казакам. Отсюда он отправился в Дубовскую станицу и, явившись войсковому атаману Павлу Татаринцову, просил о принятии его в Терское Семейное войско [215] . Не зная, что он беглый казак, Татаринцов записал Пугачева сначала в Каргалинскую, а потом в Дубовскую станицу, в которой он прожил недолго, выпросил себе билет на три недели и, под предлогом необходимых собственных дел, отправился в Ищорскую станицу. Там он подговорил казаков, поселенных в Галюгаевской, Ищорской и Наурской станицах, чтоб они избрали его своим атаманом, обещая им за то хлопотать в государственной Военной коллегии об отпуске им денежного жалованья и провианта наравне с казаками Терского Семейного войска. Атаман и старики согласились и дали заручную подписку о желании казаков иметь Пугачева своим атаманом [216] . Получив от тех же казаков 20 рублей денег, Пугачев отправился было хлопотать, по при выезде из Моздока 9 февраля 1772 года за рогаткой был пойман, посажен на гауптвахту и прикован цепью к стулу; казаки же, уполномочившие и выбравшие его, были «нещадно батожьём наказаны» [217] . Просидев на стуле три дня, Пугачев 13 февраля успел бежать вместе с подговоренным им солдатом Лаптевым и унес с собой три звена цепи, которой был прикован, и замок [218] .
214
О своем пребывании на Тереке Пугачев рассказал Шешковскому целую басню, которая могла бы ввести в заблуждение, если бы сохранившиеся, к счастию, документы не опровергли всего им показанного. Шешковский записал со слов допрашиваемого следующее: «Поехал он через Дон по льду верхом с тем намерением, чтобы ехать на Терек… Ехал он семь дней и, не доехав до Кумы, занемог, а лошадь пала, почему он лег и лежал, а отдохнув, через великую силу пошел к Куме; дошедши до берега, не мог больше ступать ногами, лег на берегу, лежал трое суток, не видев ни одного человека… Через три дня пришли к нему три человека, русские, и спросили его, что он за человек? Он сказал им о себе, что он донской беглый казак… Оные два человека были на лошадях; сжалившись над ним, посадили его на лошадь, а сами сели на одну двое и поехали с ним по сделанному идущими в то самое время из Кизляра донскими казаками мосту через реку Куму. И, отъехав от реки верст с тридцать, привезли его оные два человека в сделанный шалаш, где он, Емелька, лежал недели с две. Кормили же его оные люди зверями, яблоками и терном… Оные ж люди сказали ему о себе, что они беглые из Сибири с заводов и, наделав там бед, бежали: мы были и в Астрахани, да там публиковано о нас, так мы и оттуда ушли. Когда же ему стало полегче, то увидел он, что оные два человека режут из прутьев жеребенки, то он их спросил: «Что вы, братцы, пульки, что ли, режете и эти прутики свинцовые, что ли?» На что они сказали ему: «Это не свинец, а золото». И он их спросил: «Да где же вы берете?» На что они ему сказали: «Да мы нашли здесь этого сокровища множество, да жаль, что всемилостивейшая государыня этого не знает; мы бывали на многих государевых заводах, да столько такого сокровища не видали». И он, Емелька, спросил их: «Да как же вы нашли?» И они ему сказали: «А вот как: увидели мы лисицу и погнались за нею, хотели застрелить; мы к ней, а она от нас. И так она отвела нас от шалаша нашего верст двенадцать и вдруг бросилась в нору почти при наших глазах; мы стали ту нору рыть и как порыли аршина два в глубину, то и нашли тут это золото». Емелька спросил их: «Не можно ли мне это место указать». И оные люди сказали: «Пожалуй, покажем». После сего они все трое и пошли и, отведя от шалаша верст двенадцать, взошли как бы на высокий вал и ту нору ему показали и рыли, где он, Емелька, то золото видел, и потом ту нору зарыли и заровняли и пошли по-прежнему в шалаш. После чего, пожив в шалаше дней с пять, стосконулось ему по жене и детям, а к тому ж и на Терек попасть за болезнию его нельзя, то, простясь с теми людьми, не спрося их об именах, ни о чинах, пошел к реке Куме и, перешед по тому же мосту, шел прямо на Дон в свой дом с две недели».
215
Г. Щебальский («Начало и характер Пугачевщины») говорит, что Пугачев вписался в Моздокское войско, но такого войска не существовало.
216
Показание Пугачева в моздокской комендантской канцелярии 9 февраля 1772 г. // Чтения общества истории и древностей, 1848, кн. I.
217
Рапорт моздокского коменданта кизлярскому 20 февраля // Чтения общества истории и древностей, 1848, кн. I.
218
Рапорт плац-майора Повескина моздокскому коменданту Иванову 13 февраля // Там же.