Семенников предложил тогда отправить казака Лариона Решетникова в пятисотную команду, но та без письменного приказания идти в Царицын не решилась. Тогда совещавшиеся на Фоминых колодезях разъехались в разные стороны: Еремеев с товарищами поехали в команду, а Серединцов с Семенниковым возвратились в станицу [199] . Там они подговорили молодежь идти с ними выручать государя и решили утопить всех тех, которые могли противиться исполнению их намерения. В числе приговоренных к смерти были: станичный атаман Афанасий Лобынин, отставной старшина Петр Чернозубов, священник Гавриил и старик казак Яков Соловьев. Все эти лица узнали о намерении Семенникова и по почину Чернозубова 1 июля собрали казаков на совещание. Чернозубов прочел собравшимся копию с высочайшего указа о самозванце (Кремневе) [200] , который содержался в Воронеже в 1766 году, и затем обратился к Семенникову.

– О каком ты имени проговариваешь, – спрашивал Чернозубов, – и возмущение делаешь в мире?

– В городе Царицыне содержится под караулом царь Петр Федорович, – отвечал Семенников.

– Соврал ты, дурак, – закричал Чернозубов, – хотя и был царь Петр Федорович, но он скончался и ныне у нас милостивая государыня Екатерина Алексеевна и наследник его высочество благоверный государь Павел Петрович.

– Жив Петр Федорович, – кричал Семенников, – и он в Царицыне!

«Мне нестерпимо стало, – доносил Чернозубов [201] , – за поношение императорского имени, и оного возмутителя, схватя за волосы, бил палкой».

– Чего вы стали, – кричал Семенников народу, – или оробели?

– Сажай его в колоду, – говорил Чернозубов, обращаясь к станичному атаману Лобынину.

– За что Семенникова сажать в колоду? – закричал один из малолетков. – Он не виноват!

Лобынин, однако же, арестовал Семенникова, но малолетки подняли шум.

– Чего стали, – послышались голоса, – ступайте на майдан!

«А как некоторые на майдан взошли, – писал Чернозубов, – и приступили, за что-де его брать под арест, то атаман, убоясь, оного Семенникова оставил, но и я с походным атаманом Лощилиным в крайнем страхе находились». Видя, что дело принимает весьма серьезный оборот, что толпа расходилась не на шутку, Чернозубов стал уговаривать сторонников Семенникова и, успокоив некоторых, ушел домой с есаулом Лощилиным. Оставшись один в собрании, атаман хотел было снова арестовать Семенникова, но казаки не дали, накинулись на него и вырвали из рук его насеку. Шум и крики увеличивались, и атаману Лобынину грозила опасность подвергнуться насилию толпы. Старый казак выручил его и успокоил толпу.

– Други мои, – крикнул он, – я с Семенниковым пойду с вами в поход!

– Кто охотник ехать в Царицын царя выручать? – кричал Семенников.

– Я с тобой поеду! – слышались с разных сторон голоса, и казаки стали собираться к Семенникову.

Пользуясь этим временем, атаман Лобынин успел скрыться.

Семенников и Серединцов два раза приходили к дому Чернозубова и вызывали Лощилина на беседу, но он не пошел, и Чернозубов ему не советовал. Толпа разошлась и к вечеру успокоилась. На другой день, 2 июля, Серединцов и Семенников отправились в Царицын, чтобы повидаться с самозванцем, но, не доезжая до города, узнали, что самозванца в Царицыне нет и где он – неизвестно. Они возвратились было в станицу, но Семенников предпочел уехать, а Серединцов остался и был арестован.

Происшествие в Трехостровянской станице обратило на себя внимание, и атаман Василий Машлыкин, как только получил известие о посылке старшинами Пятиизбянской станицы рубля денег самозванцу, отправил на место старшину Григория Сарычева с указом от 12 июля, обращенным ко всем казакам, живущим по Дону от Маноцкой до Трехостровянской станицы. Войско просило казаков не верить никаким разглашениям, оставаться спокойными и задерживать всех разгласителей нелепых слухов.

«Мы, войско Донское, – писал атаман, – за благопристойно и нужно признали напомнить вам прежде оказанные нами войска Донского верные к государю и отечеству заслуги и получаемые за то высочайшие милости и награждения, из которых главное было дело в удержании бунта Астраханского в 1705 году, за что получили мы от его императорского величества блаженные и вечной славы достойные памяти государя Петра Великого милостивую жалованную в вечную и несмертельную нам, детям, сродникам и потомкам нашим славу и неугасимую память, грамоту и достойные нашей заслуги воинские клейноды, как и все наше доныне пребывающее основание. Напротив же того, доныне из крайнего сожаления не выходящем бывшем на Дону Булавинском возмущении, которое казнию достойных и неповинным в том нанесло было такой худой порок и нарекание, что мы, все войско Донское, многим пролитием в службе нашей крови едва могли оное загладить и осталось нам только призывать к себе милосердие Божие и наблюдать долг нашего христианства и присягу, служить ее императорскому величеству со всей нашей силой и возможностию верно и непоколебимо и во всем повиноваться и послушествовать воле ее императорского величества. И для того, по вышепрописанному обстоятельству, учинили мы, войско Донское, по должности нашей определение отправить к вам и по всем нашим казачьим городкам с нашими войсковыми грамотами нарочных старшин, в том числе к вам старшину Григория Сарычева».

Войско просило содействовать последнему в задержании Семениикова и доставлении его в Черкасск. Прибыв в Маноцкую станицу, Сарычев должен был отправить вперед себя нарочного по станицам, чтобы к его приезду были собраны казаки в полные сборы и все до единого могли слышать грамоту и понять ее. При этом в инструкции, данной Сарычеву, возлагалось на его обязанность напоминать казакам долг службы и присяги, «наводить на первую степень разума и точного познания истины, что они из ничего приведены к основательному житию и пользуются под высочайшим ее величества покровом всеми выгодами. А что до их службы принадлежит, оную отправляют они к государской и их собственной славе и благополучию, которая им временно тяжела, а больше делает безопасной жизнь и спокойствие, а из того и следует за ними в потомственные их роды бессмертная слава. Иначе без службы и государственной тягости в целом свете никакого народа нет, который бы никому подвластен не был. Да еще и больше: там, где помазанной главы нет, происходят беззаконные и властолюбивые хищения, притеснения, всякое зло и ежечасная, очевидная погибель»… [202]

Не успел Сарычев доехать до Маноцкой станицы, как в Черкасске было получено донесение старшины Чернозубова. Донесение это требовало энергичных мер, и войско, понимая всю серьезность положения дела, тотчас же отправило в Трехостровянскую станицу старшину Абросима Луковкина с поручением тайно, а если нельзя, то и силой захватить в свои руки Семенникова, Серединцова с их товарищами и отвезти за крепким караулом прямо в Царицын [203] . Луковкин успел арестовать многих сообщников, заковал их в кандалы и за крепким караулом отправил в Царицын, но Семенникова не нашел.

Между тем, узнав о происшедшем на Дону и в Царицыне, императрица писала графу Чернышеву [204] : «Сделайте губернатору выговор, почему он по сию пору самозванца кнутом не высек, а о попе велите исследовать, по какой причине он повещал бунт. Казака, который на Дон ушел в намерении подговорить сообщников, ловить как-нибудь надо и для того публиковать на Дону, чтобы казаки сами его привели, как мошенника».

Граф Чернышев на другой же день отправил от имени Военной коллегии грамоту войску Донскому, в которой просил принять меры к поимке Семенникова [205] , и сделал выговор как Циплетеву, так и астраханскому губернатору Бекетову. «Коллегия, – писал он последнему [206] , – в силу именного ее императорского величества точного повеления, отправляя к вам нарочного офицера Тобольского пехотного полка подпоручика Карташева и объявя вам свое неудовольствие, предписывает следующее: