— Это… кто-то вроде Королевы?

— Королева не имеет над ней власти, — отрезает она звонко. — Королева властвует над посвященными. Клейменными мечом и светом. А остальных оберегает Зодчая. Я тоже стану ей… если не приму на себя клеймо.

Я замолкаю и следую за ней. Я ничего не понимаю. Получается, и Гончие не так уж едины, как нам кажется? И неужели Анга не видит эту трещину в виде аль-синх и всех пришедших? А может быть, и видит… Но молчит. Вот только почему она молчит — известно только ей.

— Ты не смотри на меня так, — вдруг говорит Иокаста дружелюбно, когда мы подходим к одному из домов. — Не все ведь Гончие задействованы в этой революции. Кому-то надо землю возделывать. Лечить. Учить. Всех принятых детей до шестнадцати обучают как Гончих, а потом они решают — остаться и сражаться или перейти под власть аль-синх. А если взрослый — тот решает сразу. Когда не стало предыдущей Зодчей, нынешняя приняла ее обязанности.

— И… как ее зовут хотя бы? — вежливо интересуюсь я.

— Сааба Карн.

Сааба Карн…

Какого черта?

Нет, это не совпадение. Не может быть подобных совпадений. Я не могу себе представить, что здесь, среди Гончих, может жить пожилая женщина аль-синх, носящая точь-в-точь такое же имя, как и моя погибшая соседка. Да в жизни в это не поверю. Я закусываю губу, чтобы не дать вопросу облечься в слова. Я должна увидеть эту женщину воочию. Иначе — я сойду с ума.

Иокаста открывает двери и, почтительно поклонившись, входит в дом. Я следую ее примеру. В покосившемся дверном проеме появляется женщина. Да, это точная копия Саабы Карн из поселка сефардов. Это она — ее волосы, ее морщины, ее губы, ее лицо, ее руки. Полностью — она. Не отличить. Но без шестеренки во лбу.

— Прости, что мы пришли так рано, аль-синх, — говорит Иокаста. — Беда послала нас сюда.

— Я знаю эту женщину, — Зодчая смотрит на меня, но говорит как будто не со мной. — Данайя аль-Гаддот, сефард Стеклянных скал. Принявшая Исток. Дочь пламени и всякого сияния.

— Простите… — начинаю я.

— Он рассказал мне о тебе, дочка, — Лицо Саабы вдруг теплеет. — Рассказал, какие жертвы ты принесла. Я знала. Я ждала, что ты придешь.

— Кто — он?..

Из-за спины Саабы Карн выходит Малкольм.

Я вздрагиваю и прижимаю ладонь к лицу.

Он молча прислоняется к дверному косяку. Аль-синх отходит, чтобы дать нам рассмотреть друг друга. Иокаста тут же придвигает ей скамейку. А мы все смотрим друг другу в глаза. Смотрим, как люди, не надеявшиеся узнать друг друга среди живых. Я вспоминаю то прощание в расщелине. Готова поклясться, он думает о том же. Я смотрю на его руку, на забинтованную ладонь. Он молча подносит ее к губам, все еще не сводя с меня взгляда.

— Я жива.

— Я жив.

Я запрокидываю голову и улыбаюсь тому, что мы одновременно произнесли это друг другу. Малкольм хлопает себя по бедру. Я вижу, что у него на поясе — кожаная сумка, набитая чем-то тяжелым.

— Иди ко мне. Есть что показать.

И я иду к нему. Пара шагов, пара секунд. Я опускаю взгляд на сумку — и Мэл немедленно хватает меня за талию, прижимает к себе и утыкает лицо мне в плечо. Я и опомниться не успеваю, как мои руки обхватывают его шею. По щекам текут слезы. Сааба Карн и Иокаста лишь вздыхают.

— Зодчая дала мне все необходимое, — говорит Малкольм. — Именно она меня лечила. Она пришла из эшри.

— Тоже?

— Я пришла сама, узнав, как много здесь наших детей, — вклинивается Сааба из-за моей спины. Я отрываюсь от Малкольма и смотрю на нее. — Им нужен был наставник. И я старалась быть такой, как Стерегущий.

— Но та Сааба из Стеклянных скал… — с опаской начинаю я.

— Я слышала о ней, — перебивает Зодчая. — Они с ее покойным мужем не были среди сефардов с детства. Ты этого не знала, дочка, ты не могла этого знать… — Она щелкает пальцами. Ее лицо становится суровым. — Тебя не настораживала благодетель этой женщины? Она чужая. Она подставная. Она пришла, чтоб принести беду.

— Тогда зачем ее убили? — спрашивает Мэл.

Аль-синх проходится по хижине. Иокаста смотрит на нее с дочерней нежностью. Я вспоминаю свою мать.

— Она была служанкой хедоров, — Ее голос крепнет. — Шпионкой и актрисой. Таких, как она, называют Трехликими. Все потому, что за жизнь им выпадает только три задания, три роли. Затем их убивают. Или они кончают жизнь самоубийством. Такова уж воля Госпожи.

— Кто такая Госпожа? — Я выступаю наперед. — Я уже слышала о ней.

— Седая Госпожа — начальница Трехликих, — Сааба берет заботливо поднесенную Иокастой кружку с водой. — Никто не знает, как ее зовут. Она лишь управляет ими, а сама — в тени. И ходят слухи, — Она криво усмехается, — будто Госпожа бессмертна. Но это, разумеется, не так. Никто просто не может знать, когда они сменяют друг друга. Никто и никогда не видел их. Они — как устрашение. Угроза.