— Мэл! Мэл, что это было?!

Невероятным усилием он отнимает ладони от лица и медленно поднимает голову. Я вижу на щеках дорожки от слез. Наклонившись вперед, я хватаю его за руки и прикасаюсь лбом к его лбу.

— Мэл, это не по-настоящему… Все хорошо… Ты весь дрожишь…

Его и вправду бьет дрожь, как в лихорадке. Я притягиваю его к себе, обнимаю. Целую в висок, в лоб, не вижу, куда. В темноте мои губы сталкиваются с его губами. Я держу его, глажу по спине, и дрожь постепенно утихает. Кто бы это ни был, им удалось причинить ему боль. И они за это обязательно заплатят.

— Прости… — Малкольм наконец отрывается от меня и смотрит мне в глаза. — Я не рассказывал тебе… не мог…

— У тебя есть сын? — спокойно спрашиваю я.

— Был.

В этом коротком слове больше горечи, чем во всей истории Лиддеи начиная с Первых смут.

— Его убили, — продолжает Малкольм, тяжело дыша. — Его — и его мать.

— Сарцину?

Я чувствую себя последней негодяйкой, продолжая его спрашивать, но не могу остановиться. Что-то мне подсказывает: так нужно.

— Она уже была мне… не жена, — вздыхает Мэл. — Она была неверна. Мы расстались. Но они… они ее убили. И Таира. Ему было шесть…

— Они — кто?

— Хедоры, — поясняет он дрожащим голосом. — Альхедор отдал приказ своему сыну…

Меня как молнией пронзает.

Крессий Лард!

— Послушай, Мэл, — Я хватаю его за плечи. — Я знаю, кто это сделал. Я знаю, он — наш настоящий враг. И, может быть, он как-то связан с Виком. Нужно быть сильными. Тебе — и мне. Мы — лев и львица. Мы неустрашимы.

Я говорю это и слышу, как бьется его сердце. Когда я говорю о Вике, в его глазах на короткое мгновение как будто что-то загорается.

— Поэтому я и пошел с тобой, — шепчет он. — Дай мне снова побыть отцом.

Я прижимаю его к себе, целую снова.

— Я для тебя — проклятье… — произносит он.

— Ты для меня — семья.

Ночь кажется бесконечной. Лагерь Гончих совсем близко, и нам нужно пробраться в их селения до рассвета. Я помогаю Мэлу встать, и мы идем. Идем молча, сраженные отныне нашей общей тайной. Мы пережили это вместе. Я смотрю на скалы. Мы идем дорогой из руин. И вряд ли мы построим тот мир, о котором мечтали Мэл и Аделар. Но мы можем заново отстроить все руины внутри нас.

— Проход в селения — только через Плато Судеб, — напоминаю я шепотом. По спине проходит холодок: я помню все, что связано с этим местом. — Ты как? Нога не болит?

— Дойду, куда я денусь… Посмотри!

Я поворачиваю голову туда, куда он показывает.

Напротив склепа Королевы-Гончей возвышается фигура в белой мантии.

Крессий Лард.

Я узнаю его даже со спины и в темноте. Узнаю — и невольно хватаю Мэла за руку. Он ничего не знает, понимаю я внезапно. Не знает, что это Лард — палач его жены и сына. Тогда, в моем доме, он не смог связать одно с другим. Он был слишком слаб и ничего не понимал. Но Кресс все знал. Я вспоминаю его лицо и глаза, когда он спрашивал у нас, «кто этот человек». Кресс знал, что это Малкольм, и он хотел, чтоб мы признались. Но мы не выдали — и горько поплатились. Я и Вик…

Так что же это получается? Почему события опять пошли по кругу? Мэл хотел защитить Аделара — и лишился своей семьи, я хотела защитить Мэла — и лишилась брата… Как разорвать этот порочный круг? Как защитить оставшееся и вернуть потерянное?..

— Гончие давно уже вне закона, — шепчет Малкольм, все еще ничего не осознавая. Мне от этого становится все страшнее и страшнее. — Не удивительно, что хедоры заинтересовались ими.

— Мы с тобой тоже вне закона, — напоминаю я, приказывая себе не терять самообладания. — Давай держаться от него подальше. Спрячемся, пока он не уйдет. Не будет же он стоять там до рассвета.

— У нас не так уж много времени, — возражает Мэл нетерпеливо. — Нужно искать другой путь.

— Другого пути нет.

— Тогда пробьем его сами.

Он явно нарывается. Он лезет на рожон. Он поступает так же, как и я, когда они украли Вика. Я знаю это чувство — когда все внутри горит, кричит «Спаси его!» и этот голос вдруг становится сильнее голоса рассудка. Но сейчас все по-другому. Нам нужен разум. Мэл прав: если мы будем медлить, Аделару станет хуже, и мы можем не успеть. Но если мы потеряем голову и нарвемся на неприятности, мы вообще не сможем ему помочь. Это тоже напоминает замкнутый круг. И только нам решать, как выбраться из этого кошмара.

— Давай подберемся поближе к скалам, — предлагаю я. — Если что — будем пробираться по ущельям. Только что он, интересно, мог забыть у ее могилы…

Говорю — и тут же одергиваю себя. Черт, так нельзя. Нельзя, чтоб Мэл узнал всю правду сразу.

— Ладно, — Он сжимает мою руку. — Давай? За всех… за нас.

Я киваю. Мы подходим к скалам, закрывающим Плато. Малкольм напряжен, как натянутая струна. Я не знаю, что он чувствует. Это страх? Нетерпение? Или жгучее желание спасти, похожее на то, что возникает внутри меня при мысли о Вике? Звезды над нами продолжают свое вращение. Мир умирает — и начинается снова. С нуля, с критической отметки. Мы так стараемся быть тихими и незаметными, что даже дыхание кажется невыносимо громким. Я оборачиваюсь, чтоб посмотреть назад. Вокруг — лишь темнота. Нет света, нет никаких сигнальных огней. Погасло все, и только мы горим. Горим, чтобы не дать погаснуть Аделару. Как факелы в том подземелье. Я расскажу, я обязательно скажу об этом Мэлу. Он должен знать, что Аделар не сбросил его со счетов и не поставил на нем крест…