Земля подрагивает.

Сила Истока.

Кайтен и Талита?..

— Данайя, уходи, — Сарцина поворачивается ко мне. — Твой народ вернулся за тобой. Давай же. Докажи закон о крови.

Я не могу понять, о чем она. Саллах резко мотает головой — кажется, будто от такого движения она может отлететь прочь.

— Нет, Данайя. Это не тот народ. Это перебежчики из Азардана. Они хотят объединить их с собой. Тех, кто остался.

— Лиддийские эшри на такое не пойдут, Саллах! — пытаюсь возразить я.

— Это не их дело. Они пришли взять свое силой. Им нужна мощь Истоков. Азардану нужна.

— Саллах! — кричит Сарцина.

Мы оба смотрим на нее.

Глаза в глаза.

— Что ты будешь делать? — спрашивает она.

— То, что должен был совершить еще Самар Гаддот, — Его взгляд упирается в мое лицо. — И то, на что он не пошел.

— Мой отец?! — вскрикиваю я.

Сарцина бросает на меня прощальный взгляд — и резко толкает в сторону Саллаха.

— Забери ее. Отведи ее к брату. Она не будет в этом замешана. Она не повторит ошибок своего отца.

— Ошибок? — переспрашивает командующий. — Госпожа!

— Мы шли к этому долгие годы, — говорит она. — Закон о плоти взял свое. Но ни Данайя, ни ее брат не должны пострадать. И если Малкольм Росс и Аделар Деверро тоже там — не трогать их. Отдай приказ. Любой ценой.

Саллах крепко держит меня в захвате. Я и не сопротивляюсь. Я просто не могу. Нет сил. Земля уходит из-под ног.

Сарцина смотрит на нас двоих. Мы стоим по разные стороны порога. Каменное лицо, холодный взгляд.

— Я устала их убивать, — выдыхает она.

И захлопывает дверь.

— Сарцина, стой! Сарцина!..

Я кидаюсь на дверь и с силой рву ее на себя, бью по ней кулаками, но это бесполезно. Саллах снова хватает меня за обе руки, скручивает и оттаскивает на несколько шагов оттуда.

— Малкольм Росс и Аделар Деверро! — кричит он прямо мне в ухо, будто надеясь, что это отрезвит меня. — Они предатели, оба! И она это знает!

— Знает, — выдыхаю я, мотнув головой. Как могу, поворачиваюсь к нему и смотрю прямо в глаза. — Саллах, этот приказ… Приказ твоей Госпожи, но не моей. Она сказала отвести меня к Вику. Но я не пойду. Я просто не могу.

— Однажды был другой приказ, — Он разворачивает меня и грубо толкает в спину. — Приказ альхедора. И твой отец не подчинился! Ты знаешь, что с ним стало? Хочешь повторить?

— Потом расскажешь, — отрезаю я. — Я не пойду к Вику. Не сейчас. Я не нужна ему так, как… им.

Именно это меня сейчас и волнует. Люди не знают разницы между азарданскими и лидийскими эшри. «Они предатели, оба…» — оба народа. Для них, для людей и для правительства. Герард и Аделар, отец и сын… Если войско одного пришло в столицу, чтобы разрушать — народ второго будет уничтожен при первой же возможности. Эшри будут стерты с лица земли, и их не спасут ни Истоки, ни их лидеры. Я понимаю: именно они — настоящая помеха для обеих вражеских держав. Азардан презирает лиддийских эшри, считая их трусливыми отщепенцами, решившими отсидеться в тылу. Лиддея ненавидит перебежчиков. Для любой стороны уничтожить этот народ будет прекрасным театральным зрелищем. А Стерегущий песчаные дюны и его люди не будут сражаться — на такое они не пойдут даже под страхом смерти. Они будут прятаться, скрываться, убегать, но никогда не занесут меча над человеком, даже защищаясь. Они… такая легкая добыча. Особенно учитывая то, что Аделар еще залечивает раны, а Мэл… Уверена, что если дело кончится открытым нападением, то Мэла убьют первым. А этого ни в коем случае нельзя допустить.

Мы выбегаем во двор — туда, откуда и пришли. Хаоса и разрушений пока не заметно, но земля дрожит под нашими ногами. Привязанная у столба лошадь Саллаха ржет и встает на дыбы. Я вырываюсь и бросаюсь к ней. Увернувшись от удара копыт, хватаю поводья и вскакиваю в седло. Саллах что-то кричит сзади и машет руками, но я его уже не слышу.

— Я ее верну! — кричу я и сама же смеюсь от этого.

Смех. Он нервный, надтреснутый, смех — как последняя защита от всего того, что за моей спиной и что вокруг меня. Но я смеюсь, и это главное — я это все еще умею.

Мы мчимся к главной площади, туда, где заседает сам альхедор и его придворные. Как будто что-то само ведет меня туда. Ветер свистит в ушах, мы мчимся узкими переулками, и от меня шарахаются в разные стороны дети, голуби, торговцы и городские нищие. Лошадь, ворвавшись в арку, переворачивает ящики с фруктами и бьет бутылки с вином, и воздух тут же наполняется терпким ароматом. Вслед нам доносятся крики, визг, звон и ругань, а пара мужчин пытается остановить лошадь, но та снова встает на дыбы, и они бросаются прочь. Стоит нам вырваться на широкую улицу, как все становится ясно: я вижу людей в азарданской форме, у них кинжалы, а лица закрыты масками. Торговцы, в спешке подхватив свои товары, разбегаются прочь, а из соседнего переулка выскакивает отряд «белых мантий». Они выхватывают мечи из ножен, и я пришпориваю лошадь. Надо убираться. Убираться прочь — прочь оттуда, где кровь и страх. Убираться, убегать, улетать, спасаться. Я безоружна, но на меня никто не обращает внимания. И это — тоже часть моего плана.

«За Малкольма. За вас»

За них двоих — и весь народ. За тех, кого хотят убить их же братья по крови — убить только лишь из-за того, что те не захотели стать их братьями по оружию. По приказу Сарцины Саллах должен был отвести меня к моему брату, но они не учли, что жизнь моего брата больше не стоит в приоритете. Меня бьет озноб при одной только мысли о том, как легко я все перечеркнула. Вик будет жить — Сарцина не позволит ничего с ним сделать. А я нужна другим. Я нужна людям. И если они думали, что смогут так легко увести меня в сторону, если они хотели сделать Вика приманкой для меня, чтобы я ушла с арены и больше не мешала… что ж, они ошиблись. Они снова просчитались.