Еще одним распространенным тягловым животным крымских татар был вол. Отличавшиеся меньшей «проходимостью», чем буйволы, они, тем не менее, были более послушными и тихими, хорошо понимали приказы хозяев и практически не нуждались в узде или ее подобии. Не удивительно, что со временем именно волы стали основным транспортным средством украинских чумаков, отправлявшихся в Крым за солью, – даже оставшись без присмотра, они не разбегались и не уходили далеко от места, где их покинул хозяин. Во время движения по знакомой дороге им практически не требовалось внешнее управление, и обычной была картина беспечно идущего рядом или же развалившегося на возу погонщика, который мог и вовсе уснуть – волы и без его участия безошибочно шли по привычному и хорошо знакомому маршруту к известному им месту. Волов выводили на тяжелую работу с двухлетнего возраста, когда у них окончательно формировался и укреплялся скелет. Интересно, что в предгорьях и горах Крыма, где волам приходилось передвигаться по каменистой местности, татары подковывали их восемью подковами, стремясь уберечь копыта и увеличить сцепление с грунтом.

Наконец, разводили в Крымском ханстве и совсем уж экзотических в нашем представлении верблюдов. На полуострове были известны два вида этих животных – бурый или гнедой одногорбый дромадер и белый двугорбый бактрианский, ценившийся существенно больше первого. Дортелли [5] упоминал, что из ханства «многих верблюдов уводили в Азию для разведения их породы», что, видимо, может свидетельствовать о том, что местные крымские верблюды обладали определенными качествами, ценившимися на Востоке. Еще в первой половине XIX в. в степном Крыму от Гёзлева (Евпатории) до Ор-Капы можно было увидеть многочисленные стада этих животных, впоследствии практически исчезнувших.

Как видим, уничтожение Российским государством Крымского ханства неблагоприятно сказалось на скотоводстве крымских татар, которые вместе с отказом от традиционного кочевого быта постепенно утрачивали не только стимулы, но и уникальные навыки ведения кочевого животноводства. Это и привело со временем к практически полному исчезновению на Крымском полуострове и в степях Северного Причерноморья ряда характерных для крымско-татарского быта домашних животных: особой породы крымских коз, буйволов, верблюдов.

Поскольку скотоводства было недостаточно для удовлетворения даже основных нужд татар, они издавна дополняли его несложным полукочевым земледелием. Занимались им преимущественно наиболее бедные татары. Французский консул Шарль де Пейсонель, живший в Крыму в середине XVIII в., отмечал, что обрабатывать землю считалось у степных татар позорным занятием. Добро их заключалось в стадах рогатого скота, лошадях и рабах. А русский путешественник и ученый В. Ф. Зуев, побывавший на Таврическом полуострове накануне присоединения его к Российской империи, указывал на «несклонность» крымских татар к земледелию и объяснял этим то обстоятельство, почему «…в сем краю Крыма хлебопашество до сих пор не заводилось и завести трудно».

В мемуарах барона Тотта [6] говорится о том, что «жители Крымского полуострова занимаются скотоводством… [и] земледелием, которое при плодородии почвы и сравнительно теплом климате Крыма, требует от земледельцев очень небольшого труда». Он так характеризует земледельческую деятельность татар: «Избороздивши кое-как сохою свою ниву, он (татарин-земледелец) бросает на нее зерна хлеба или смесь из зерен дынь и арбузов с горохом и бобами и, не потрудившись даже прикрыть их землей, оставляет ниву на произвол судьбы».

Действительно, изначально среди крымских татар было распространено так называемое кочевое земледелие. Весной они обычно распахивали и засевали в степи участки в местах своих традиционных зимовок, после чего уходили кочевать. Возвращаясь ко времени сбора урожая, татары стремились вновь осесть в этой местности на зимовку. Этот извечный, как сама природа, цикл повторялся из года в год, и движение кочевников по степи, совпадая с кругооборотом климатических сезонов, неизменно приводило их в одинаковое время в одни и те же места. Так происходило и в XV в., и триста лет спустя – в XVIII в., о чем неоднократно сообщают разные путешественники и дипломаты, имевшие возможность воочию ознакомиться с жизнью и бытом татар.

Уже упоминавшийся нами Иосафато Барбаро, проживший в Тане (современный Азов) 16 лет, с 1436-го по 1452 г., и хорошо знавший язык, нравы, обычаи и быт татар, описывал этот процесс так:

«Не знаю кто, кроме очевидца, мог бы рассказать о том, о чем я сейчас сообщу. Ведь вы могли бы спросить: “Чем же питается такое количество народа, если он находится в пути целыми днями? Откуда берется хлеб, который они едят? Где они находят его?” Я, сам видевший все это, так отвечу вам.

Около февральского новолуния устраивается клич по всей орде, чтобы каждый, желающий сеять, приготовил себе все необходимое, потому что в мартовское новолуние будет происходить сев в таком-то месте и что в такой-то день такого-то новолуния все отправятся в путь. После этого те, кто намерен сеять сам или поручить сев другим, приготовляются и уговариваются между собой, нагружают телеги семенами, приводят нужных им животных и вместе с женами и детьми – или же с частью семьи – направляются к назначенному месту, обычно расположенному на расстоянии двух дней пути от того места, где в момент клича о севе стояла орда. Там они пашут, сеют и живут до тех пор, пока не выполнят всего, что хотели сделать. Затем они возвращаются в орду.

Хан поступает со своей ордой так же, как мать, пославшая детей на прогулку и не спускающая с них глаз. Поэтому он объезжает эти посевы – сегодня здесь, завтра там, не удаляясь больше чем на четыре дня пути. Так продолжается, пока хлеба не созреют. Когда же они созреют, то он не передвигается туда со всей ордой, но уходят туда лишь те, кто сеял, и те, кто хочет закупить пшеницу. Едут с телегами, волами и верблюдами и со всем необходимым, как при переезде в свои поместья.

Земли там плодородны и приносят урожай пшеницы сам-пятьдесят – причем она высотой равна падуанской пшенице, – а урожай проса сам-сто. Иногда получают урожай настолько обильный, что оставляют его в степи».