— Лучше бы ты, Вечный, не покидал свой Златой Лес, — прошипел Тони. — Лучше бы ты вообще не рождался…

— Вот тут, может быть, ты и прав, — пожал плечами Роларэн, словно признавая право на проигрыш — проигрыш человеческому мужчине.

Он вновь обернулся и зашагал туда, к Златому Лесу. Грань сребрилась где-то вдалеке — её можно было и не заметить, наверное, если б только просека не становилась всё уже и уже. Тони почти мог видеть капли крови, оставшиеся на траве — и почти слышал шепот ветров Златого Леса.

Шэрра посмотрела на его, словно пыталась понять что-то. Посмотрела, как важно, словно тот спаситель, взирал на неё Громадина Тони, как буквально пенились у него на губах давно потерянные в пустоте слова. Отвернулась, словно не желала иметь ничего общего — и взгляд скользнул по палке.

— Стой!

Тони не сдержался. Переступив через эльфийское оружие, рванулся к Роларэну — тот вновь оглянулся. Пальцы, сильные, но короткие, крепко сжимали кулон, и казалось, что металл уже сминался под чужеродной, глупой, бестолковой силой. Громадина шипел что-то себе под нос, слова вырывались как-то сами по себе…

Он бормотал что-то преисполненное ненависти, что-то злое и дикое, что-то наполненное болью и в тот же миг поразительным самодовольством. Повторял одну и ту же формулу — о том, как Шэрре с ним будет лучше, что он закроет её в высокой-высокой крепости, выбьет из неё эльфийское зло — и тогда они вместе будут наконец-то счастливы, а Роларэн — Роларэн и его кулон останутся гарантией сохранности их семьи.

Шэрра вспоминала, как шептали ей несчастные подснежники свою грустную, кошмарную даже историю. Как тихо-тихо напевали песнь о том, что люди разрушили эльфийский дом. Люди разбили всё, что эльфы когда-либо в своей жизни любили. Отобрали у них и деревья, и леса, и цветущие поля… А у эльфиек, для них слишком хрупких и нежных на вид — их честь, право быть со своими мужчинами, а не с человеческими…

Палица лежала у её ног. Роларэн говорил — самое трудное не принять её удар, а взять чужое оружие, принадлежащую другому душу, и пойти с нею в бой. Ударить. Позволить кому-то взять на себя грех за другого. Но это была палица королевы Каены, и смерть Тони не казалась чем-то вроде греха.

Он шептал, что убьёт сейчас же. Чтобы Роларэн больше никогда не смел вмешаться.

Она склонилась к палице. Почувствовала, как задрожали пальцы. Это можно сделать иначе — но ведь Роларэн ждал такой шаг, верно? Он для этого и уходил. Он давал ей шанс не умереть; за это Шэрра ухватиться попросту не могла.

Ладонь крепко сжала покрытое ядом древко. Девушка выпрямилась, чувствуя, как капельки кислоты разъедают нежную эльфийскую кожу — а после ударила Тони наотмашь по плечу.

Он осел. Яд входил в кровь — быстро, стремительно по шее расползался ожог. Парень опустился на колени, в траву рухнул кулон. Роларэн где-то вдалеке замер — а после повернулся к ней вновь, может быть, решил вернуться.

Шэрра чувствовала, как невыносимая боль прожигала руки, видела, как её собственная кровь стекала по пальцам, но отступиться она не могла. Так и стояла над Громадиной, дожидаясь, что он пошевелится.

— Он же… — прохрипел человек, — убьёт… тебя…

— Вечные не предают, — уверенно ответила Шэрра, опускаясь на траву рядом с ним. Тони лежал уже на спине — широко распахнув глаза, он, умирая, смотрел в ясное небо.

— Почему… — голос срывался в тихий хрип, — Мастер? Почему всё… так, — он шептал едва слышно, и никто, кроме эльфа, уже и не смог бы разобрать в мелких движениях, в шевелении губ ни единого понятного слова. — Почему…

— Это мой долг, — ответила Шэрра. — Я должна была родиться раньше на много сотен лет. Тогда было бы проще.

Тони улыбнулся в пустоту. У него были ещё вопросы, но они уже не могли сорваться с мертвеющих губ.

Он не умер быстро, в один миг. Она — не отпустила то, в чём билась прогнившая душа Каены Первой.

— Ты ведь его… — он не договорил. — И он… А я люблю. Почему не тогда?

Тогда он предал их по идеалам. Сейчас, в приступе злобы пытаясь причинить Вечному вред, погиб за то, что изменил самому себе. Шэрре не было его жаль, на глазах у неё не выступили слёзы. Она не отпустила то, что стрелой боли пронзало её насквозь.

Заставив себя оторвать от поверхности дерева одну ладонь, она протянула руку и закрыла Тони глаза. На его губах застыла улыбка — нежная, мягкая, влюблённого до ужаса мужчины, который один раз вкусил родниковую, светлую и чистую магию эльфов, а после не смог отпустить её от себя ни на один миг.

И Шэрра прощалась с ним. Прощалась навсегда, зная, что ей больше не будет места в человеческом мире.

— С этого всё начиналось, — прошептала она. — Когда первый человек осмелился напасть на эльфийку, захватить её в свой плен, когда вы вздумали смешать кровь. Всё началось с того, что вы посеяли ненависть среди нас, вы взрастили в наших душах то, чего там не было. Теперь оно вошло в корни Златого Леса. (Читай на Книгоед.нет) Эльфы кровожадны только потому, что до них добрались люди…