Решительности мне было не занимать. Дядя Вова снова денег подкинул, я вернулся в Томск, забрал документы и в Новосибирск. Отец думает, я Томске, а я уже на Оби. Город понравился, мощная река. Пришёл в институт, почему-то уверен был, сейчас меня с руками и ногами… Ничего подобного, из одного деканата в другой перехожу – не берут, группы давно укомплектованы. Прошёл судомеханический, электромеханический, эксплуатационный факультеты и приуныл. Гидротехнический был последним в моём списке. Дядя Вова сказал – на нём труднее всего учиться. Захожу в деканат. Секретарь Клавдия Федоровна Гашникова. Павел Николаевич Орлов – декан, она у него секретарь. Не любила, когда начинали юлить студенты, откровенно врать, ругала парней за длинные волосы, а так душа человек, болела за нас. Если видела, кто-то не сдал не по причине конченного разгильдяйства, а так сложились обстоятельства, и горит у студента стипендия, могла переговорить с преподавателем, упросить поставить «удовлетворительно», ручаясь за подопечного – сдаст обязательно.

Выслушала меня и говорит:

– У нас все места заняты, давай-ка мы возьмём тебя кандидатом. После первой сессии, а то и раньше, обязательно кто-то отсеется, и тогда станешь студентом.

Так попал в группу Г11.

Одно «но» – общежитие и стипендия кандидату не положены. Существенное для меня, порядком поиздержавшегося, обстоятельство. Пока до Новосибирска доехал, денег в кармане осталось – кот наплакал. Да мне опять повезло – Клавдии Фёдоровне в тот день помогала в деканате Люба Крохалёва. Когда сказал, что пока не определился, где буду жить, Люба на листочке из блокнота написала адрес своих родителей.

– Езжай на электричке на станцию Инская, они что-нибудь придумают

Поехал. Родители Любы всего лет на десять старше моего отца, но я почему-то воспринимал их как бабушка и дедушка – бабушка Катя и дед Иван. Жизнь обоих потрепала, выглядели старше своих лет. Оба прошли немецкие концлагеря. Этот факт сблизил их, когда познакомились. Пережив одно и то же, лучше понимали друг друга. Дед Иван шутник, балагур, а баба Катя строгая. Она Любину записку прочитала, на меня внимательно посмотрела.

– Садись, студент, – пригласила к столу, – борщом покормлю.

Я навернул целую миску.

– Может, добавки?

Не отказался. Ещё одну миску уговорит. Сверху картошку в мундирах добавил.

– Работаешь так же, как ешь? – хитро прищурившись, спросил дед Иван.

– Как кормят, так и работаю, – не остался я в долгу.

– Оставайся ночевать, а завтра разберёмся, – предложила баба Катя.

«Разобрались» так, что я стал в их доме на все годы учёбы своим. Октябрь и сентябрь на первом курсе жил постоянно, и все пять институтских лет заглядывал в гости. Бывали моменты, может, в два месяца раз, надоест до печёнок общага, сяду на электричку и в Инскую. Еду, а на душе так хорошо. Много позже критиковал себя: какой я всё-таки был наивным. Взбрело в голову, собрался и поехал. Не задумывался, ко двору буду или нет, может, людям не до меня. Как здрастье среди ночи свалюсь. И когда бы ни приехал, всегда с искренней радостью принимали. Так мне казалось. В доме у них было хорошо. Друг к другу баба Катя и дед Иван относились бережно, на войне, в концлагерях поняли – главное не осуетиться в жизни, не разменяться по мелочам – из-за пустяшных обид, ссор, осуждений. В красном углу висели иконы, рушниками убранные, оба верили в Бога. Недалеко от дома была церковь в честь Николая Угодника. Маленькая деревянная церквушка. Уютная, красивая. Идём мимо, баба Катя скажет:

– Ну-ка зайдём.

Свечек купим, постоим. А то и на службу в воскресенье утром разбудит:

– Пойдёшь?

Ходил. Больше бабе Кате приятное сделать. Да и сам постою, и как-то хорошо потом весь день.

При мне не видел, чтобы молились они дома. Но каждый раз, как за стол сядем, баба Катя замрёт на минутку, про себя молитву прочитает, перекрестится, еду перекрестит, только тогда начинаем есть. Почему-то про себя молитву читала, может, меня не хотела смущать.

Ездил с ними на дачу, помогал сажать, убирать, землю копал. Сходу вписался в их семью, приняли как родного. Баба Катя знала, что я страшно люблю её солёные помидоры. Что уж был у неё за рецепт? Солила в деревянном бочонке. Помидорки небольшие, но до того вкусные. Приеду, обязательно наберёт большую миску, картошки наварит, я один всю миску уговорю.

Сейчас вспомню и корю себя. До чего глупый был, нет бы, конфет привезти им в гостинец, пряников – даже не подумаю.

В те первые два месяца рано утречком проснусь, завтраком баба Катя накормит, и бегу на электричку. В Новосибирске от вокзала поднимусь по Красному проспекту к нашему институту. Рядом консерватория, кинотеатр «Победа»…

Закрою сейчас глаза и всё это ясно-ясно вижу, будто только вчера был в тех местах…

В один из первых институтских дней с Володей Казанцевым познакомился. Он тоже не поехал на уборочную и тоже перевелся в НИИВТи – из строительного института. Полгода на строителя проучился, первую сессию сдал, во втором семестре заболел воспалением лёгких, и не стал дальше учиться, решил в речники податься. Володя был мастером спорта по боксу, а декан наш, Орлов, спортсменов привечал. С Володей в коридоре института столкнулись. Что-то он у меня спросил, разговорились, и до самой его смерти оставались друзьями. На второй день знакомства идём мимо Вознесенского собора, Володя предложил:

– Зайдём?

Купили по свечке, поставили.

– Ты попроси у Бога, чтобы ты студентом стал, – шепнул Володя, – попроси, не смущайся, Бог есть.

Удивило – серьёзно говорит о Боге. Я-то ладно, бабушка у меня верующая.

Володя был коренастый, крепкий, в очках (небольшая близорукость). Скромный, даже стеснительный в каких-то ситуация, не наглый. Физически очень сильный. На соревнованиях, бывало, против тяжеловеса выходил. В нашей команде некого выставить, он выходил. В одежде не скажешь, что атлет, а в спортзале разденется – сразу видно, очень сильный. Танцевал хорошо. Все наши девчонки без ума от него были. И вообще – имел успех у женщин. Обаятельный, предупредительный, ум острый.

Однажды меня поразил. Вроде мелкий случай, но запомнился на всю жизнь, и Володя открылся по-новому. Мы уже три года были знакомы, на четвёртом курсе заняли вдвоём комнату в общежитии. Октябрь, холодно. А в комнате хомячки от прежних хозяев. Пара забавных хомячков. Думаю, зачем они нам?

– Сейчас, – говорю, – в окно выкину или на улицу отнесу. В подвале пусть живут, на кой они сдались нам! Гадить будут, жрать просить!

Ух, Володя напустился на меня. На полном серьёзе отчитал:

– Ты чё такой живодёр? Они околеют на улице, или собаки с кошками прикончат! Это домашние зверюшки! Какой подвал? Пусть живут! Это наши братья! Беречь надо!