Много позже в письмах владыки Венедикта (Пляскина), нашего омича, прочитал, что Господь Иисус Христос искупил вместе с человеком всю тварь поднебесную, а наше Евангелие есть Евангелие всей твари. Жалеть животных – значит проповедовать Евангелие всей твари. Пронзительные слова. Прочитал и вспомнил Володю. Он по-другому сказал мне то же самое.

Не был сентиментальным, нет, и вот – хомячки. Поразил реакцией. У меня число по-деревенски рациональное отношение – бегают под ногами, гадят. Однажды голубя принёс со сломанной конечностью. Наложил шину из палочек, перебинтовал. Жил у нас бедолага, пока не околемался.

Володя всего на год старше, да у меня тогда ветер в голове гулял, а он ко всему подходил основательно, серьёзно, не одним днём жил. Я от природы не был расположен к боксу. Он убеждал: «Тебе надо!» Раз друг настаивает. На первых курсах в разных комнатах жили, идёт на тренировку, за мной зайдёт. Тренировался (и сам тренировал) в «Динамо», в «Локомотиве», в нашем «Воднике». И везде лидер. Я ходил в «Водник». Если утро Володя начинал с пробежки, звал с собой. Рассказывал уже о боях на чемпиона коридора. Это как раз на первом курсе, когда Казанцев меня к боксу приучал.

В любом виде спорта чувствовал себя уверенно, в гребле, настольном теннисе… В игровых видах – ручном мяче, баскетболе… Везде нарасхват. За факультет надо выступать – Володя, выручай. Не отказывался, раз надо. Яхтами одно время увлёкся… Я лучше всех в группе бегал на короткие дистанции – сто и двести метров. Он меня по весу более чем на десять килограммов тяжелее, да и не бегун. Но ни за что не уступит на дистанции, даже если начнёт отставать, взорвётся и обгонит. Пришёл новичок в секцию бокса и продемонстрировал трюк. Ставит стул спинкой перед собой и с места перепрыгивает его. Мы языками цокаем: вот это ноги! Стали пробовать – ни у кого не получилось. Казанцев подошёл, постоял, посмотрел, примерился и перемахнул. Никогда до этого не делал, а тут раз. После чего парень удивился – впервые его трюк кто-то повторил.

И на гитаре виртуозно играл. Казалось бы, спортсмен, боксёр. А он серьёзно гитарой занимался. На институтских концертах выступал как классический гитарист. И сольно, и в ансамбле. Играл с ребятами из консерватории. Рядом с ним и я немного научился тренькать. Моему старшему сыну Казанцев внушил: осваивай гитару. Тот в конечном итоге музыкальное училище по классу гитары окончил.

Володя был из тех, кто последним мог поделиться. Этим пользовались. Когда в девяностые занялся бизнесом, его подло подставили. С товарищем развернули дело, доверился ему, а когда хорошо пошло, компаньон, така сказать, по-товарищески кинул Казанцева. Дешёвкой оказался. В общаге Володя был притчей во языцех. Деньги занять у кого? Да у Казанцева. Последние отдаст. Скажу:

– Володя, ну чё ты такой простодырный.

– Ну как же – человеку надо.

Не мог отказать. Сам из Усть-Каменогорска, оттуда много училось в НИВТИ. Земляки постоянно за деньгами к Володе бегали. Был Гоша Ротов, любитель выпить, а займёт, клещами долг не вытащить. Сто надо напомнить, прежде чем совесть проснётся.

Я выработал тактику. Гоша на порог, но рта не успеет раскрыть, я на опережение:

– Гоша, займи трояк. Решили врезать с Казанцевым, шланги горят, а не хватает на пузырь.

Гоша кислую физиономию скорчит:

– У меня самого не хватает, думал у вас перехватить.

– Так ты дай нам, у тебя всё одно мало.

Он быстренько за дверь.

Казанцев мне давал деньги на сохранение:

– Шура, возьми, эти балбесы выклянчат, а мне туфли надо купить.

Или за гитарой придут. У него концертный инструмент, не дрова с мебельной фабрики за семь рублей. А берут не на концерт, а под пиво песни поорать. Залапают руками в селёдке. Володя потом вытирает гитару и чуть не плачет. Сказать «нет» не в его характере, как же – ребята попросили.

Вижу такое дело начал гонять гитаристов, у которых всё мастерство на трёх аккордах заканчивается.

– Не-не-не! – хватаю гитару. – Не дам, сам сажусь заниматься. И вообще, что вы за музыканты без своего инструмента?

Казанцев давай благодарить:

– Шура, ой, спасибо! У меня сердце болит давать в такие руки гитару.

После окончания института Казанцева профессор Дегтярёв оставлял на кафедре. Володя под его кураторством научной работой занимался, Дегтярёв ставку на него делал. Володя выбрал Пермь, ему хорошее предложение оттуда поступило, и не прогадал в плане карьеры, быстро продвинулся до капитана-наставника земснарядов. Эту должность получали обычно, кто десять и более лет на земснаряде отработает, а тут совсем молодой получил. Я после армии в Молдавии работал, к нему в Пермь в гости поздно осенью приехал. В лёгоньком плащике, в Молдавии тело, а в Перми мороз под двадцать.

– Володя, – говорю, – одевай, пропадаю.

Он свой китель отдал. Я-то не знал, что на кителе серьёзные нашивки, пошёл в нём в кафе, а оно относилось к ОРСу речников. Не успел за столик сесть, ко мне директор заведения летит. Как же высокий чин пришёл, а вдруг с проверкой. Я быстро в роль Хлестакова вошёл… Хорошо откушал и выпил…

Батюшка не пропустил ни одной встречи однокашников по случаю круглых дат со дня окончания института. Ездил на каждый юбилей. Праздник возвращения в юность ждал с нетерпением. Дружная группа едва не полным составом съезжалась. Заранее списывались, созванивались, договаривались. В тот раз батюшка пришёл в институт в облачении. Мало кто из сокурсников знал, что однокашник недавно рукоположен в священники. Да и то, одно дело знать, другое воочию лицезреть. Удивил батюшка Виталий друзей, несказанно удивил. Любимец группы Шура – балагур, шутник, вечно настроенный на позитив, и вдруг он иерей. Кое-то откровенно смутился. И Шура перед ними, и не Шура. Как обычно с широкой улыбкой, огоньком в глазах, громкоголосый, но на груди крест серебром отливает, чёрный подрясник до пола. Шурой такого не назовёшь, да и Виталей язык не повернётся.