Год 2229. Медарьяр. Столица Империи Ргоя

19 сентября. Четверг. Поздний вечер.

Соболев опередил родителей всего на пару минут. Как раз столько и потребовалось, чтобы оставить кар на стоянке перед домом и поспешить им навстречу.

Отец вышел из машины первым. Бросил взгляд в его сторону и подал руку матери. Левую. Правую удерживала фиксирующая повязка. Рукав смокинга был порезан и заляпан подсохшей кровью, как и видневшаяся под ним ткань рубашки, но держался старший Соболев бодро.

Сожалением пробило лишь на мгновение. Роман не был приверженцем позиции, следуя которой цель оправдывала средства, но иногда приходилось чем-то жертвовать.

В данном случае жертвы не планировались – только создать антураж.

Насколько он понял из доклада Старка, последний получился точно в соответствии с его ожиданиями. Много шума, раздутого не без помощи прикормленных журналистов, и никакой опасности.

– Мама… – Роман остановился, не сделав следующего шага. Внимательно осмотрел кутавшуюся в меховую накидку Антонину Игоревну, только что покинувшую кар.

Несмотря на пережитое, держалась она довольно уверенно. Да и выглядела шикарно. Черное кружевное платье укутывало идеальное тело, не столько пряча от чужих глаз, сколько позволяя оценить все его достоинства.

Высокий воротник полностью закрывал шею, длинный рукав спускался до тонких, изящных пальчиков.

Ткань скользила вниз виток за витком… Затягивая, очаровывая, заставляя одних испытывать зависть, а других – вожделение.

И никаких украшений, кроме крошечных серег, которые темными точками отметили мочки ушей.

Впрочем, к чему украшения, когда эта женщина сама была украшением…

Не удостоив сына даже коротким взглядом, Антонина Игоревна нервно передернула плечами, позволив себе не столько проявить эмоции, сколько продемонстрировать, как именно она относится к присутствию Романа, и холодно произнесла:

– Я буду у себя.

Затем убрала ладонь с руки мужа и, обдав их ароматом модных в этом сезоне духов, прошествовала мимо.

– Тебе придется серьезно постараться, чтобы она сменила гнев на милость, – заметил старший Соболев, глядя ей вслед.

– Как только меня перестанет все устраивать, – подумав, что мама всегда придавала его жизни остроты, усмехнулся Роман. – Ты как? – не дал он отцу прокомментировать его слова.

– Царапина, – поморщившись – столь пристальное внимание ему не нравилось, отмахнулся тот. – В кабинет? По коньячку?

В том, что отец уже сделал правильные выводы, Соболев не сомневался, но…

– Уверен? – нахмурившись, чисто формально уточнил он.

– Тебе нужно, что бы я устроил перед охраной душераздирающий спектакль? – с явным интересом уточнил Соболев-старший.

Когда Роман вновь усмехнулся – перед охраной устраивать этот самый спектакль смысла не имело, а от всех остальных их закрывало выставленное над особняком защитное поле, все-таки сделал шаг, встав, чтобы висок к виску…

– Ты ведь не против компании старых СБшников? – неожиданно жестко прихватив Романа за затылок, с легкой угрозой полюбопытствовал он.

– Если эта компания старых СБшников не начнет в сотый раз рассказывать, что она вытворяла в те далекие, но такие славные времена… – заговорщицким шепотом отозвался Роман.

– Надо же, уел, салага… – отпуская, добродушно хмыкнул Соболев-старший. – Ну, тогда пойдем, поведаешь мне, к чему это представление.

В дом они вошли через боковой вход. Поднялись на второй этаж, с лестницы уйдя в левое крыло, где находилась библиотека и кабинет Георгия Викторовича.

Темная, знакомая до ворсинки дорожка. Деревянные панели, прикрывавшие стены. Отделанные тонкой бронзовой лентой массивные двери…

И запах…

Запах тающей под солнцем сосновой смолы.

Система безопасности пропустила, вызвав воспоминания о тех самых… далеких и славных. До пятнадцати доступ в эту часть дома Роману был закрыт, но разве способно что-либо устоять перед желанием доказать, что он – может…

Одному пробиться сквозь контур не удалось, а вот с Глебом…

– О Русанове новости есть? – словно заглянув ему в голову, спросил отец, остановившись у дверей кабинета.

– Нет, – поморщился Роман.

Официальной была та самая версия, которую он озвучил на сто девятнадцатом этаже «Омниса». Героическая смерть…

«Похоронили» Глеба Русанова с почестями, но тело на прощании было чужим.

Ну а все остальное…

– Он слишком любил отца.

– Слишком, – пропустив Георгия Викторовича вперед, согласился Роман.