– У неё мама разбилась насмерть в катастрофе. Вместе с мужем-испанцем.

– Что?!

Оля молча кивнула. Только непонятно, из-за чего Кристина обвиняла себя. Она же не была за рулём. Оля взяла в руки телефон и набрала номер Кристины. Телефон был выключен.

Витя вывернул на дорогу.

– Скоро будем проезжать торговый центр. Там есть салон связи. Положу ей денег на телефон.

– Хорошо.

Оля откинула голову на сидение и закрыла глаза, чувствуя, как сочувствие к подруге вытесняет жалость.

Глава 19

Кристина устроилась в самолёте у окна, прижимая к груди сумку, в которой в небольшом сосуде легко поместилось то, что осталось от мамы. Проходящая мимо стюардесса предложила убрать ручную кладь на полку, и Кристина еле удержалась, чтобы не крикнуть на неё. Прах не перевозят на полке и не сдают в багаж. Особенно если это то, что осталось от единственного родного человека. Сидение рядом с Кристиной оставалось свободным и внутреннее чутьё подсказывало ей, что так и будет до конца полёта. Это мамино место. Они вместе должны были бы возвращаться в Двенадцать сосен, если бы не дурацкое наследство.

За то время, пока шло оформление документов – процедура, чтобы вывезти прах на Родину оказалась сложной – Кристина передумала всё, что можно, то обвиняя себя, то ссылаясь на судьбу. Некоторые считают, что смерть записана в программе нашей жизни и, ещё не родившись, в нашей жизни уже всё предопределено. Эта версия не нравилась Кристине раньше, она всегда наивно полагала, что вершит свою судьбу своими руками. Оля, же напротив, ссылаясь на учителя, убеждала её, что им положено было умереть и что быстрая смерть в катастрофе – разновидность хорошей смерти. Гораздо хуже умереть на больничной койке в муках, не узнавая близких.

Беда вся в том, что понимается это хорошо в теории, а когда такое случается в жизни, теории размываются потоком слёз реальных или мысленных и превращаются в камешки обиды на судьбу. За что? И сколько можно?

Впрочем, слёз реальных было не так много. Состояния шока менялись так быстро, не давая опомниться. Сначала Долорес приехала в больницу и, заявив себя невестой, прорвалась в палату к Рикардо, где он приходил в себя после вентиляции лёгких. У него сильно пострадали почки и печень, и ему надо находиться под наблюдением врачей. После чего Долорес в шоке от мычащего и пускающего кровавую слюну жениха сразу же позвонила Донато, обвиняя его, что он из-за своей бабы довёл сына до наркоты и что она больше не хочет иметь ничего общего с этой сумасшедшей семейкой и уезжает. И если Рикардо умрёт, это будет на его совести. Естественно Донато тут же вызвал такси, чтобы поехать к сыну в Барселону. Мама, быстро сделав себе укол, к помощи которого прибегала, когда ей нужно было выходить, едва успела сесть с ним в автомобиль.

Кристина собиралась поехать с ними, но Донато и мама были против. А так и её тело предали бы испанской земле. Но, видимо, время ещё не пришло. Кристина не стала спорить с Донато, она сама находилась в сильнейшем потрясении от того, что Николай усилием мысли смог такое организовать и чувствовала себя виноватой. Оставшись одна, Кристина попыталась выйти с ним на связь, но Николай не отвечал, и она, чувствуя себя измученной, прилегла, включив аудиокнигу, и неожиданно провалилась в сон. Ей снился пожар, в который она рвалась, чтобы спасти кого-то, но чьи-то цепкие руки держали её. \

Когда проснулась, то дышала с трудом. Eё окутывал страх, сотрясая тело до дрожи. Кристина сразу поняла: случилась беда. Нащупав в темноте мобильник, она набрала мамин номер, где приветливый с холодком голос сообщил, что абонент находится вне зоны действия. Кристина прислушалась. Её комната находилась в правом крыле виллы, откуда не было слышно звуков из гостиной. Накинув халат, она вышла в коридор, чтобы найти Марию. Подходя к лестнице, услышала голоса и увидела полицейских. Сердце издало ещё один тревожный стук, и, не дойдя до конца, она остановилась на середине и крепко вцепилась в гладкие перила, чтобы не упасть. Один из полицейских увидел её и что-то сказал по-испански. Из кресла встал пожилой мужчина и пошёл ей навстречу. В руке у него был носовой платок, который он спрятал в карман мешковатых джинсов.

Внутренним чутьём Кристина осознала, что это брат Донато, но так и не смогла вспомнить его имени. Он поднялся к ней и, обняв за плечи, помог пройти несколько ступенек вниз. Кристина прохрипела: «Что с мамой? Мама?» И он, поняв это слово, медленно кивнул. Из правого глаза потекла слеза, он назвал имя «Донато» и заплакал, отойдя от неё и вновь доставая мятый платок из кармана.

К Кристине подошёл полицейский с участливыми карими глазами и что-то заговорил на своём языке, так резавшим слух. Девушка почувствовала, что гостиная плывёт перед глазами и прислонилась к стене. Она видела людей, но не могла узнать никого из них. Полицейский подвёл её к креслу. Она послушно кивала в ответ на его слова, ничего не понимая, только осознавая, что ненавидит испанский, Испанию и всех этих черноволосых людей с одинаковым коричневым цветом глаз, отнявшим маму.

Таксист, вероятно, по настоянию Донато, ехал очень быстро и на сложном участке дороги не справился с управлением, и автомобиль, слетев с обрыва, загорелся. Погибли все трое, включая таксиста.

Донато так и не увидел сына.

Иногда Кристина задавала себе вопрос: а если бы они встретились, Донато, пожалев его, оставил бы ему виллу? И действительно ли разногласия между ними толкнули Рикардо к наркотикам или он начал принимать их гораздо раньше?