— Добрая ты, Олененок. Добрая.

Они слышат шаги и оборачиваются. Мама стоит на пороге гостиной: принесла постельное белье и полотенце.

— Пижамку еще для Лесеньки достала. Новая, с ярлычком. Подружка привезла из Франции.

— Спасибо, — улыбается Олененок.

Мама снова бросает на него быстрый — чтобы не заметил и не разозлился — но безумно счастливый взгляд. Только от того, что сын хоть на одну ночь, но остался, ей хочется улыбаться.

А ему — сдохнуть. И впервые за много лет не от ненависти, а от острого мерзкого чувства стыда.

— Ребята, а хотите, я сырников сделаю? Со свежей малиной? Лесенька? Хочешь сырников? Вы ведь не ужинали с Владом.

— Мне нельзя, наверное. — Олененок качает головой. — Извините. Еще тошнит.

— Ой да, — суетится мама, — что это я! Чайку тебе, девочка, сделаю, с мятой, хорошо помогает, а…

— Я хочу.

Влад говорит это неожиданно даже для себя самого.

— Сырники. С малиной.

Мама улыбается. Он почти забыл, как выглядит ее улыбка. Отголоски былой красоты. Улыбка преображает, превращает красивую девушку Лесю в прекрасного озорного Олененка, а пожилую уставшую женщину — в маму. Которую он так старался навсегда забыть.

Где-то на кухне гремят кастрюли, а на сковородке шкворчат золотистые сырники, запах которых разносится по всему дому. Олененок лежит у него на коленях, поставляет голову под осторожные нежные поглаживания. Жмурится от удовольствия. А у него в ушах, как заевшая пластинка, все еще звучит ее "люблю".

— Ты у меня сейчас по-другому заговоришь!

— Ты че, охренел?!

Я слышу возмущенные голоса и хмурюсь. Они как-то не очень подходят к радостной и светлой атмосфере утра выходного дня. И охота же людям ругаться в такую рань в супермаркете! Я снова погружаюсь в размышления над холодильником с мороженым и мучительно пытаюсь выбрать из всего разнообразия что-то одно. Самое вкусное, чтобы съесть в машине по дороге на дачу. При выборе между поспать пять минуток, а потом прыгать по комнате, истерично пытаясь попасть ногой в штанину и встать пораньше, чтобы спокойно одеться и позавтракать я всегда выбираю первый вариант. Именно поэтому сейчас я взъерошена и планирую позавтракать пломбиром.

Или пломбиром с шоколадной крошкой?

— Отвали, дебил неадекватный!

Кхм… а голос-то знакомый. И принадлежит он никому иному, как Максу. Я же отправила его за лимонадом! Как он умудрился за десять минут найти на свою нежно оберегаемую задницу приключений?

Со вздохом я толкаю тележку в сторону, откуда доносятся голоса. Макс и его противник в отеле с йогуртами, стоят напротив холодильника, от которого жутко дует. Они оба — помощник и светловолосый парень в модных зеркальных очках — вцепились в одну тележку, набитую продуктами.

Вокруг этого эпохального противостояния уже собирается толпа зевак и даже охранник с интересом наблюдает за дележкой провианта, готовый вмешаться, если в ход пойдет оружие, запрещенное конвенцией ООН. Яйца например… куриные — в лучшем случае. У Макса такой вид, словно он и человечьи оторвать может.

Меня он не замечает, так что я присоединяюсь к толпе.

— Ты не охренел ли?! — возмущается Макс. — Отпустил быстро, я сказал!

— Иди нахер, придурок, щас ментов вызову!

Они тягают туда-сюда несчастную тележку с такой силой, что продукты в ней уже все перемешались, а большая упаковка туалетной бумаги и вовсе укатилась к витрине.

— Сам придурок, это моя тележка, иди себе сам набирай, я тут час хожу!

Наконец Макс проявляет чудеса стойкости и отвоевывает тележку. Он едва не улетает вместе с ней в противоположный конец зала, но на лице расплывается улыбка. Гордая и торжествующая.

— Пидор! — бросает ему парень и уходит.

— Сам такой! — несется ему вслед.

Разочарованная толпа постепенно рассасывается, и я могу подъехать к донельзя довольному собой Максу.

— Ну и что это было? — спрашиваю я. — Вообще-то выгоднее тырить чужие тележки за кассой, а не до нее.

— А? — не понимает Макс.

— Чего а?! Ты зачем у мужика телегу отобрал? Вот наша! — Я киваю на тележку, которую держу.

Макс моргает. Часто-часто, будто надеется, что я сейчас, как фокусник, скажу "алле-оп!" и превращу телегу в кролика.

— А… ты…

Он растерянно оглядывается.

— Ты же здесь была! У йогуртов!

— Ну была, но йогурт я уже выбрала! И пошла за мороженым. Ты что, думал я тебя вечно тут буду ждать? Мог бы пройтись по проходу прежде, чем воевать за чужую тележку!

— Да откуда ж я знал, что она чужая?! Смотрю — стоит, вроде наша, вон, мы и сыр такой же взяли. А тут какой-то мудак ее увозит.

— Сыр другой. Это горгонзолла, а у меня дор блю.

— Да какая разница?! — уже почти воет Макс, а мне смешно.

— А такая, что ты подвалил к незнакомому мужику и отобрал тележку с продуктами, которую он тщательно для себя набирал. Иди давай!

— Куда?

— Возвращай.

Макс краснеет и обиженно сопит.

— Не буду я ничего возвращать, он мне в рожу даст.