Илья же ласкал её с такой самоотдачей и с таким трепетом, что бояться или впадать в панику оказалось невозможно.

Да, вот только это не причина терять голову и забывать про презерватив!

Но Варе так хотелось сделать Берестову приятное… и почувствовать его в себе. Без преграды, голой кожей. Невероятное ощущение…

Дура! А если ты забеременеешь? Зачем ты ему нужна-то? Хотеть и любить — вещи разные. Тебе Семён со Стасом это хорошо так доказали, качественно…

А Илья тебя ещё и жалеет… Потрахает с месяцок, а потом всё — гуляй, Варя. Страх мы твой вылечили? Вылечили. Ну и всё, какие претензии? Я пошёл шлюх заказывать.

Подумав об этом, Варя чуть не разрыдалась. А Илья, и не ведая про её мысли, лежал на ней и тяжело дышал, уткнувшись девушке в шею.

Он ещё до сих пор из неё не вышел, да Варе и не хотелось, чтобы выходил. Ей ужасно нравилось лежать вот так, словно сливаясь с его горячим и большим телом.

— Прости, — прошептал Илья, целуя Варю в ключицу. — Мне мозг вынесло глобально… Варя, если ты забеременеешь…

— Давай решать проблемы по мере их поступления, — сказала она напряжённо. — Ты думаешь, забеременеть так легко? Один выстрел — и в цель? Ага, щаз. Светка вон, которая жена Юрьевского, пять лет не могла, хотя они с мужем не предохранялись.

— Я понимаю, Варежка. Я говорю — если. Но ты права…

— И вообще, — перебила она Берестова, — таблетки есть специальные. Пойду, куплю и выпью, и всё будет в порядке.

Нет уж, фигли, как говорит папа. Ей двадцать восемь, не девятнадцать. Может, это последний шанс забеременеть, кто знает? А ребёнка она и одна вырастит.

Росла же Варя без матери. Значит, и без отца можно вырасти.

Внутри от подобных рассуждений что-то скрючивалось, словно поражённое ядом. И Варе было противно от самой себя.

— Как хочешь, — Илья вдруг напрягся и покинул её тело. Сразу стало холодно, пусто и почему-то немного обидно. — Подожди, не двигайся, надо вытереть. Есть у тебя что-нибудь?

— На столе салфетки лежат.

Берестов встал с кровати, подошёл к столу, нашёл пачку с салфетками. Варя наблюдала за ним с замирающим сердцем.

Такой красивый, сильный, с рельефным телом. И теперь совсем не страшный. Наоборот — ей хотелось прикасаться к Илье, обнимать его и целовать.

Но что с ней будет, если они приедут в его квартиру? Сможет ли она там находиться?

Ох, даже проверять не хочется… Но надо.

Берестов осторожно промокнул салфетками между Вариных ног, и она внезапно вспыхнула от смущения, вдруг осознав, как должна выглядеть со стороны — голая, с раздвинутыми бёдрами и вытекающей наружу спермой.

Варя всегда стеснялась после секса, застеснялась и на этот раз. Перехватила салфетки и села, сжав ноги и постаравшись прикрыться одеялом.

Берестов улыбнулся, присаживаясь рядом на постель.

— Ты такая смешная, Варежка. Ну что я там не видел-то? Я даже на вкус тебя пробовал.

Она покраснела ещё сильнее и мстительно сказала:

— Значит, кормить тебя уже не надо.

Илья засмеялся.

— Вообще я хотел уехать до завтрака, чтобы тебя лишний раз не смущать. Но как ты скажешь, так и будет.

Варя вздохнула, опустила голову и, поглядев на Илью исподлобья, пробормотала:

— Останься… пожалуйста.

Берестов наклонился и нежно поцеловал её в губы, обхватив ладонями лицо. А за дверью в это время что-то громко протопало в туалет… Точнее, кто-то.

— Надо встать и одеться, пока Дятел не опомнился…

— Ещё минутку, Варежка. Ещё минутку…

И Варя, кивнув и обнимая Илью крепче, вдруг вспомнила любимое мамино стихотворение.

И полусонным стрелкам лень

Ворочаться на циферблате,

И дольше века длится день

И не кончается объятье.*

(*последнее четверостишие стихотворения Бориса Пастернака «Единственные дни»)

Илье самому себе не хотелось в этом признаваться, но он действительно немного боялся. Боялся, что утром, когда комнату будет заливать яркий свет, Варя испугается его. Одно дело — днём на работе и одетый, и совсем другое — голый и в её комнате.

Но она не боялась, и он тихо радовался этому факту.

И совместного утра Илья тоже опасался. Но уже не из-за Вари. Он опасался каких-нибудь пошлых шуточек со стороны её отца или мачехи, которые могут расстроить девушку, или резко отрицательной реакции Дятла.